– Приплыли, соколы сраные? – тянула она, прямо-такислюни пуская от удовольствия. – Шо-то вы такие понурые, как будто с утратолком и не просрались… Что приуныли? Не нравится?

Ворота были хлипкие, одно название, – два квадрата изтонких плах, крест-накрест пересеченных досками еще поуже и потоньше, а всепустое место меж ними хоть и оплетено колючкой, но она, конечно же, несоединена с оградой. И еще не особенно внушительный железный засов снаружи.Если дружно напереть всем скопом…

Судя по сузившимся глазам Синего, его посетила та же мысль.Судя по тому, как он слегка ссутулился, пришел к тому же выводу, что иВадим, – бессмысленно. Охрана успеет подбежать и расстрелять из десяткастволов… стоп, это что же выходит? Я совершенно серьезно допускаю, что охранабудет стрелять на поражение? Любопытно, а что другое в этой ситуации прикажетедопускать, если в окружающем мире вдруг все шизофренически, жутко перевернулосьс ног на голову?

По ту сторону валялась немаленькая куча досок и тут жесколоченные квадратом толстые брусья – ага, на скорую руку мастерят нечто вродекараулки, вон и ящик с гвоздями, пила, молотки… Что же –в с е р ь е з? И н а д о л г о?Господи, да что же тут творится?

– Лови, быдла! – тетка Эльза ловко пропихнула внутрьбуханку хлеба, глухо шлепнувшуюся наземь. – А больше, извиняйтепокорно, вам на завтрак ничего и не полагается, не графья, перебьетесь. Ладно,знайте мою доброту…

Рядом с буханкой плюхнулись две консервные банки с яркимиимпортными этикетками – ананасный компот и сосиски. Обе банки наглухозапечатаны.

– А ключ? – машинально подал кто-то голос.

– Клю-уч? – осклабилась тетка Эльза. – Может, тебееще и шампанское прикажешь? С какавой? Не хотите, не берите. Другие подхватят…Ну, что стали? Шагайте!

Синий первым вышел из строя, подобрал буханку, аккуратносдув землю, рассовал по карманам банки. Поодаль кто-то громко заорал, привлекаявнимание капо и охранника, – это появился еще один незнакомый эсэсовец,подталкивавший прикладом в спину взлохмаченного и злющего Эмиля. «Ну да, он жев карцере куковал, – подумал Вадим. – Я и забыл…» Под глазом устарого приятеля наливался немаленький синяк, руки у него были связаны, а лицоеще более ошарашенное, чем у остальных, уже получивших кое-какую ясность.

Его втолкнули в ворота, так и не развязав рук, заставиливстать в строй, и Василюк заорал:

– Налево! Кр-ругом! Шагом марш!

Они двинулись к бараку, старательно пытаясь шагать в ногу.Навстречу столь же неуклюже маршировала другая бригада – две шеренгиразминулись, отчего-то старательно избегая встречаться взглядами.

– Слушай, что тут творится? – шепотом спросил Эмиль,морщась, – видимо, запястья стянули веревкой на совесть.

– Понятия не имею, – не поворачивая головы, таким жешепотом отозвался Вадим. – Кто-то умом подвинулся… Ты радио, часом, неслушал? Может, революция? Переворот?

– Какое радио? Утром вломились двое, абсолютно незнакомые,начали излагать новые правила. Я поинтересовался, не рехнулись ли ребятишки,тут и началось… Одного я успел обидеть качественно, но и меня со знанием делавырубили…

– Разговорчики! – взвизгнул Василюк, взмахнул дубинкой,но промахнулся. – Шагом марш!

– Стоять! – послышался сзади совершенно противоположныйпо смыслу приказ.

Их вприпрыжку догнал эсэсовец, придерживая правойболтавшееся на плече дулом вниз ружье. Мгновенно выдернул за шиворот из строяСтолоначальника, бросил Василюку, как своему:

– Приказано – на допрос. Гони козлов в стойло.

И погнал Столоначальника к воротам, подталкивая кулаком впоясницу. Третья бригада и женская половина заключенных в полном составе ещестояли навытяжку перед трибункой, но герр комендант уже не обращал на них нималейшего внимания, о чем-то, полуотвернувшись, беседовал с Маргаритой. Вадимтак и не понял – то ли в самом деле перехватил полный ужаса взгляд Ники, то липримерещилось и она смотрела в другую сторону.

Вернувшись в барак, обессиленно плюхнулись на нары и полезлиза сигаретами. Новоявленный капо прохаживался от двери до окна и обратно,украдкой зыркая на столь неожиданно вверенных его попечению узников. Особенночасто его взгляд задерживался на Синем и Визире – взгляд, надо сказать, ничегоприятного не обещавший. Не нужно быть титаном мысли, чтобы сообразить:неожиданно взлетевшего на вершины власти чернявого педика прямо-таки распиралоот желания пустить эту власть в ход немедленно, но он еще не освоился со своимновым положением, и фантазия работала скверно…

Лежать Вадим не смог – только теперь стала ощущаться тупаяболь в спине. Остальные, обнаружилось, тоже украшены кое-где синяками, морщатсяпри резких движениях, на Братка вообще жутко смотреть, опухоль достиглапредела.

– Не лезь лапами, не лезь, – сказал ему Синий. –Растревожишь только.

– Еще и зубы ломит, бля…

– Перетерпи.

– Бля буду, скулу сломал…

– Ничего подобного. У меня глаз наметанный, знаешь ли. Днейнесколько походишь в уродском виде, а через недельку опухоль сойдет…

– Если только в чьем-то распоряжении имеется пресловутаянеделька… – бросил в пространство Василюк, постукивая себя дубинкой по ладони.

– Нет, ну это черт знает что, – громко заявилБорман. – В конце концов, здесь собрались люди, занимающие определенноеположение и посты…

Василюк одним движением оказался рядом и, уперев конецдубинки повыше бровей Бормана, процедил:

– Как насчет карцера, человек с положением? Говнецо ручкамипособирать?

Борман молчал, зло посапывая. Физиономия чернявого вдругпрямо-таки осветилась в приливе озарения, он покосился на Синего: коротко, зло,многозначительно. Тот напрягся.

На веранде загрохотали уверенные шаги, в дверь просунулсяохранник:

– Вова, давай в темпе на инструктаж, комендант всехсобирает…

Посторонился, пропуская Василюка, с широкой улыбкой записноговесельчака воззрился на примолкших узников:

– Ну что, толстые? Звиздец нечаянно нагрянет, когда егосовсем не ждешь? Х-ха!

И удалился, нарочито погромыхивая сапогами, насвистываянечто бравурное…

– Реформы… – протянул Синий. – В стиле эпохи… –Достал ножик и принялся кроить буханку. – Как бы там ни было, а поестьтреба. Силы нам понадобятся, чует мое исстрадавшееся сердце…

– Банки вскрой, – попросил Красавчик.

– Не годится. Увидят вскрытые, догадаются, что их чем-тоострым как раз и взрезали…

– Да это уже несущественно, – пришло вдруг в головуВадиму. – Этот пидер знает, что у тебя нож.