этот подарок. И мне почему-то ужасно хотелось показать её, такую хорошенькую и сладкую, одноклассникам, в первую очередь — Марусе. Я даже сам не понимал, зачем, но вот эта картинка, когда я держу на руках улыбающуюся мне Анюту на глазах у Маруси, засела крепко. И я начал придумывать разные поводы, чтобы мама привезла её в школу. Убеждал, что наш зелёный тихий школьный двор просто идеальное место для прогулок с младенцем, просил встретить меня с коляской и забрать тяжёлый рюкзак, чтобы я поехал покататься с Никиткой. Но мама никак не соглашалась.

И вот в октябре нам на каникулы раздали темы рефератов по обществознанию, и мы с Марусей оказались в паре. И я сказал, что буду после обеда гулять с сестричкой и мы сможем обсудить буддизм вдоль и поперёк. Маруся согласилась. Теперь осталось получить мамино согласие. Мама долго не могла взять в толк, почему буддизм нужно обязательно обсуждать, гуляя с Анютой. И я соврал, что стесняюсь оставаться с Марусей наедине. На самом деле после предыдущего дня рожденья эта фобия вместе с кошмарными снами меня оставила. Но мама сразу согласилась: она всегда готова помочь избежать конфузной ситуации.

Погода выдалась просто ужасная — промозглый ветер, дождь. Как говорила бабаня, «хороший хозяин собаку не выгонит». Мама, наверное, радовалась, что я её подменил. К счастью, к полудню ветер разогнал тучи и выглянуло солнце. Я оставил дождевик дома и, в десятый раз получив указания на все случаи жизни, заранее отправился на улицу.

Когда спускался на лифте, этажом ниже встретил пожилую соседку, которая живёт под нами. У нас с ней сложились напряжённые отношения из-за того, что в дошкольном возрасте я очень много и громко бегал, а мама отказывалась отдать меня в детский сад. Мне всегда мерещился упрёк в её маленьких глазах под тонкими нарисованными бровями. Но вообще характер нашего общения очень зависел от её настроения. В плохом настроении она могла даже не поздороваться или пожаловаться, что из-за моего топота у неё голова раскалывается. А в хорошем — здоровалась, звала меня Костенькой и неизменно поражалась тому, как я вырос и как стал похож на папу (последнее, впрочем, произносилось с некоторым сочувствием). До рожденья Анюты она даже иногда сокрушалась, что соскучилась по топоту детских ножек.

Так вот, когда двери лифта открылись на седьмом этаже, я сразу понял, что настроенье у неё так себе.

— Езжай, езжай, — сказала она, несмотря на мою готовность подвинуться. — Нашли себе няньку, — пробурчала она, когда двери закрывались.

Встреча с ней показалась мне дурным знаком, или просто у самого настроение испортилось. Но Анюта очень быстро уснула, а Маруся пришла, как всегда, вовремя, и мы отправились по предписанному мамой маршруту, а именно — вокруг нашего дома. Конечно, Маруся пришла в полное умиление от Анюты. Я шёпотом рассказывал про то, как она переворачивается, как хватает и тянет в рот мой палец, и я уверен, что снизу вот-вот покажутся зубки. Про буддизм мы и не вспоминали, хотя материал я подготовил. Заговорившись, я сам не заметил, как вырулил на набережную. Там оказалось немало народа. Я заметил, что люди подолгу задерживают на нас взгляд. Один дяденька, из тех горячих упитанных мужчин, которые в любую погоду ходят без шапки, перчаток и в расстёгнутой куртке, смотрел-смотрел, уже прошёл мимо, но решил вернуться.

— Молодые люди, — спросил он зычным низким голосом, — это ваш ребёнок?

Мы с Марусей опешили.

— Наш, конечно, — ответил я обиженно. — Чей же ещё?

Подозрительности в глазах дяди только прибавилось.

— Это его сестра, — поправила меня Маруся.

— А-а, — сказал дядя. — Что ж вы мне голову морочите?

И пошёл дальше.

Мы с Марусей с трудом сдерживали смех, чтоб не разбудить Анюту. Даже не заметили, как нас изучающе разглядывает ещё одна бдительная гражданка, отдыхавшая на скамейке.

— Кто у вас в коляске? — спросила она строго, когда мы поравнялись с ней.

— Моя младшая сестра, — ответил я. Но в этот раз вместо растерянного ответа получился слишком уверенный, будто заготовленный.

Мы пошли дальше, но уже не смеялись.

— Она за нами следит, — прошептала мне Маруся через пару домов. — И дядя, кажется, тоже. Вдруг полицию вызовут.

Я вспомнил, что обещал гулять вокруг дома, и представил, как сильно мне влетит, если случится неприятная история.

Мы свернули с набережной в сторону дома, преследователи — за нами. И тут рядом просигналил какой-то нервный водитель, Анюта распахнула глазки и, не обнаружив мамы, сделала рот чемоданчиком, приготовившись включить сирену. Мама мне потому и велела далеко не уходить, чтоб в случае пробуждения быстро доставить её домой.

Мы погнали почти бегом. Анюта удивилась такой скорости и с большими от ужаса глазами подскакивала на ухабах. Дядя с тётей отстали, но не сдались. Я обернулся и увидел, что дядя уже достаёт телефон, но на бегу не может набрать номер. У меня сердце в пятки ушло. Мама пугала меня опекой, когда я в детстве слишком громко и слишком долго орал, я воображал толстых злых тёток, которые меня утащат, и сейчас тоже про них вспомнил. Ну уж Анюту я им не отдам.

А вот уже и мой дом. Я набираю номер квартиры в домофон, а мама не открывает. Неужели опека уже там? Куда бежать?

Преследователи нагнали. Мне их стало жалко — раскрасневшиеся, отдышаться не могут, у дяди по лицу пот течёт.

— Вы зачем убегали? — наконец спрашивает он.

— Она проснулась — мы спешили домой, — объяснил я.

— Мы вас проводим, — решительно заявила тётя.

— Нет, — не менее решительно ответил я.

— Тогда я звоню в полицию, — пригрозил дядя.

— Звоните, — вмешалась Маруся. — Мы расскажем, что вы преследовали несовершеннолетних.

— Так давайте мы вас проводим и убедимся, что ребёнок в надёжных руках, — уже без вызова предложил дядя.

Я чувствовал, что они не отступят, несмотря на Марусину угрозу. Мне, конечно, попадёт за выход на набережную, но это лучше, чем разборки с полицией.

— Я сейчас поговорю с мамой — можете послушать, — нашёлся я.

И вспотевшей рукой снова нажал нужные кнопочки. А мама снова не ответила. По телефону тоже.

— Пылесосит, наверное, — предположил я. — Она пылесосить собиралась.

— Я звоню в полицию, — не выдержал дядя. — Я вообще на работу опаздываю.

И в этот момент я вижу ту самую соседку с седьмого, которая возвращается домой. Судя по сумкам, из магазина. А из магазина она обычно возвращается не в духе, потому что всё очень подорожало, даже яблоки. Она замечает меня издалека, но делает такое каменное лицо, что сразу ясно: разговаривать