Не дожидаясь ее прихода, я двинулся к большому окну. Ширина подоконника позволяла уютно расположиться на нем взрослому человеку и вместо привычных внутриквартирных локаций, я выбрал именно эту. Она подошла молча и посмотрела ту же безмолвную синеву за окном что и я.

– Я тоже смотрю на дым. Он уносит чьи-то мечты прямо в небо.

– Как ты узнала, что я смотрю на дым?

– Был бы огонь – ты бы смотрел на огонь. В этом фиксированном мире из кирпича и бетона о мечте напоминает только дым и огонь.

–Знаешь, мы с сестрой в детстве всегда так сидели. На подоконнике. Друг напротив друга. Ночью, когда взрослые засыпали, мы сочиняли сказки, глядя в окно, и ни одна из них так и не стала былью.

– Есть фото сестры?

– Зачем тебе?

– Хочу пояснить тебе, почему ваши сказки не стали былью.

Я нашел в телефоне детский альбом.

– Неудивительно, – сказала она с ухмылкой и вернула гаджет – понимаешь, быльность мечт и сказок зависит от определенных особенностей спутницы мечтателя. Не каждая соучастница процесса фантазирования способствует этому первому навыку живых разумных существ.

– Она вполне нормальная девушка. Семья ребенок. Что ты имеешь в виду?

– Для того, чтобы забылинить мечту, чтобы сконденсировать сказочный пар и он выпал дождем свершившегося в будни и праздники планеты, мало быть хорошей женой, мамой, любовницей, да кем бы то ни было. Нужно больше. И это “больше” рождается. Его нельзя натренировать, воспитать или привить как привычку.

Ее губы решительно обжали сигару и помещение стало наполняться карамельным дымом спелого табака.

– Этим мы и занимаемся Рома.

Взгляд молодой женщины налился свинцом какой-то неведомой ответственности. Неподвижная мимика гладкой кожи лица пахла страхом и силой, будто вся ее душа готовилась к сражению с могуществом не то врага, не то армии врагов. Я молчал и смотрел, как дым кутает ее светлый волос.

– Слушай, Маш, ощущение, что у тебя голова горит. Почему ты куришь сигары? В обычных сигаретах мало вкуса?

– Видишь этот логотип на хьюмидоре?

– Да. Особые сигары?

– Особые. И сигары и деятельность наша. Завтра ты всё узнаешь. Не спрашивай о многом. Я просто человек, который курит, глядя в окно. Расскажи мне лучше о твоей подруге.

– Какая подруга тебя интересует?

– Та, чье имя ты написал на окне в ресторане, пока сидел, раздумывая, брать ли записку в руки или нет.

– Однако…ну если ты всё знаешь, зачем спрашиваешь?

– Спрашиваю, потому что знаю не всё. А мне, как любой женщине, интересно всё до упора.

Я слез с подоконника и налил себе воды из графина. Осушив стакан, я смотрел сквозь хрусталь, в надежде, что верно-организованная кристаллическая решетка подскажет мне следующий шаг.

– Где мы будем спать?

– Здесь хватит комнат для всех. Выбирай любую.

– Я хочу спать вместе с тобой.

– Я знаю.

Большое облако белесой сладковатой субстанции поднялось к потолку. Затяжка была обильной.

– Вторая дверь налево. Я сплю у стены.

Управившись с ванной не быстрее обычного, я двинулся в комнату. Убранство удивило меня: совершенно пустое помещение с внушительной кроватью в центре. Ни прикроватной тумбы, ни зеркала, на шкафа.

– Дизайнер был родом из Спарты?

– Эту квартиру я обставляла сама. Если тебя волнует аскетизм, то меня он особо не беспокоит. Книг мне хватает в Организации, вся косметика в ванной. Комната для того чтобы спать. Если тебе не трудно, нажми черную кнопку при входе. Она обесточит комнату. Я люблю смотреть цветные сны.

Нажав треугольный выключатель, я прилег рядом с женщиной.

– Что ты хочешь знать о Вике?

– О ней я знаю всё. Я хочу знать, что происходит между вами и как давно?

– Давно Маша.

– Это любовь?

– Не думаю. Я видел ее всего раз 5 за всю жизнь. Наверно, любовь это когда долго вместе и хорошо когда долго и вместе.

– Что ты ощутил, когда увидел ее впервые?

– Это было давно Маш, мне сложно вспомнить.

– И все таки?

– Ты знаешь, странное чувство. Мне было лет 12 тогда… Мне будто в душу капнули коньяку. Хотя я понятия не имел, каков коньяк на вкус. Признаться и сейчас не знаю. Но миг, который я пережил…Этот стоп-кадр, в котором я завис на долгие годы, ничто не смогло перекрыть эти искры жаркой тьмы. Когда она смотрела на меня, что-то в моем естестве становилось безмерно сильным и одновременно чрезвычайно хрупким. Я становился живым. Во мне будто играл какой-то неустранимый Свет, который не греет, почти никогда не освещает, почти никогда не способен противостоять порче, но который присутствует. Это будто Росчерк Отцов на своих творениях. И она была его носителем. И показала мне его своим взглядом. Она была несуразной с виду, даже неприкаянной какой-то, но отчаянно-честной и невыносимо красивой. Казалось, если я влюблюсь в нее, то стану непобедимым в ее невозможном королевстве юности вечного лета.

– Продолжай.

– Я был тогда ещё подростком, но понимал, что моя жизнь не будет прежней после той встречи. С годами я понял, что мужчина живет как бы в двух мирах. В одном, он живёт в скучной, сугубо материальной, десакрализованной Вселенной обыкновенных людей.

Там нет ни богов, ни демонов, там невозможны вдохновение, понимание и экстаз.

Там его путь – это путь из дома на работу и с работы обратно домой, а вся протяжённость этого мира укладывается в банальное расстояние между непоправимым рождением и неотвратимой смертью. Но есть другой вариант мира. Мгновение – и переход совершён. Внешне мир остаётся таким же, но в него словно подмешали сказку. Горизонты раздвигаются в космос и небеса открываются на всю свою истинную глубину, которая есть вовсе не этот тонкий слой газа, окутывающий планету, но прежде всего – Мечта. Все пространства города, все его проспекты, закоулки и дворы наполняются тайнами, загадками и мистическими намёками. Тени, блики и отражения отныне это не просто физические эффекты света, но знаки присутствия Иного, проникающего в наш мир как некое мерцание и неяркие лучи. Боги заглядывают в окна многоэтажек. Демоны встречают рассвет на крышах. И те и другие назначают девушкам свидания на площадях и мостах. Вид грязных улиц, запах бензина, столбы белого пара над теплоцентралью, мигание светофоров, окурок, плавающий в луже рядом с жёлтым осенним листом – всё это может вызвать приступ экстаза и привести к утверждению в той истине, суть которой выражается одним словом – бессмертие.

Я замолчал. Замолчал и понял, что никогда никого так не любил как люблю ее. И это была не просто мысль о светлом чувстве