- Кусаешься, да, Светка? – обиженно замечает парень. - А между прочим, это не я, а ты сочинила историю о том, что выходишь замуж, когда я за тобой вернулся. Еще и зажималась при мне с другом – разыграла фарс! Может быть, я потому и женился! Тебе  назло! Ты об этом не думала?

Да плевать я хотела. Думать еще о нем.

- Какой ужас! Ну, давай, сделай мне выговор в личное дело. И валерьянки попей на досуге, страдалец, а то какой-то ты нервный.

- Я давно знаю, что у него есть семья. У твоего Рыжего, - сердится Феликс, как будто имеет на это право.

Я хмыкаю. Честное слово, могла бы – рассмеялась, а так только усмехаюсь, и то без удовольствия. Год назад я была куда злее и, помнится, без разговора послала Коновалова к черту.

- И дети есть, - подтверждаю. - Кстати, у Витьки замечательные малыши, я их обожаю. Ты это хотел сказать?

Нам все же приходится остановиться и повернуться лицом друг к другу.

Феликс колеблется, но решается сказать, не сумев спрятать вызов в глазах:

- Может быть.

Ну, надо же, какой обиженный. Это ведь не он, это я оказалась с браком. Еще и гулящая ко всему. И после этого я должна чего-то с ним хотеть?

- Хорошо, Светуль, я понял, что приехал не вовремя, – Коновалов примирительно поднимает руки, снова надевая на лицо улыбку уверенного в себе человека - Но как насчет вечера? Слушай, давай все забудем – мы же взрослые люди, в конце концов! Сходим в ресторан, посидим. Вспомним прошлое. Просто хорошо проведем время вдвоем – у нас же есть о чем поговорить. А?

Вспомним прошлое?

В душе шевелится злость. Ни черта там не зачерствело! Все снова живо и оголено. Я собираюсь Феликсу ответить прямо и без цензуры. Объяснить, что некоторые события забыть невозможно. Что до сих пор болит. Мне нечего вспоминать и нечего возвращать из тех, наших былых отношений, которые меня чуть не убили. Ну, не собственные же мысли воскрешать в памяти о бесцельности существования, и ощущение пропасти под ногами, когда узнав о бесплодии и о том, что такая невестка семье Коноваловых не нужна, хотелось взойти на ближайший мост и бросится в реку.

Сходим в ресторан?  Хорошо проведем время вдвоем?

Я намереваюсь выдать борову, стоящему передо мной, приличную порцию желчи, я это умею, но вместо этого внезапно вспоминаю другой ресторан, другого парня и другое прошлое, в которое бы мне действительно хотелось вернуться. Черные глаза, голодную улыбку и слова на ухо вместе с движением смелых рук: «Светка, я хочу тебя!»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И ведь хотел, котище, не соврал. Да так, что при воспоминании о близоти в животе тут же шевелится горячий узел, а щеки заливает краска. Потому что не стеснялся, потому что брал, как хотел, и потому что не отпустило. Потому что сама хотела, а тело отвечало. Стоило ждать два года, чтобы забыться в такой ночи. В первой брачной ночи с лучшим другом.

Чертов Шибуев! И чертов Коновалов! Зачем только напомнил о нем.

Феликс видит изменения в моем лице и понимает по-своему.

- Света, у тебя что, кто-то есть? В этом дело?

Не в этом. Но кому, какая разница?!

Надоело. Лимит терпения исчерпан, я отворачиваюсь и ухожу, на этот раз, не позволяя старому знакомому усомниться в моем намерении.

- Эй, Уфимцева! Стой!

Но вдруг останавливаюсь, словно слова действительно пригвоздили меня к месту, заставив споткнуться. Поворачиваюсь к Феликсу – он заметно полысел и раздобрел за эти годы, вспоминаю поджарую фигуру Шибуева – гибкую и сильную, так нравившуюся женщинам, и признаюсь, удивившись сама себе. Давая злости гордо прозвучать в словах.

- Знаешь, Коновалов, а ведь я уже не Уфимцева.

- Что?

- Не Уфимцева, говорю. А ты что, думал, я никому не буду нужна?

Весь день я провожу с Андрюшкой и это замечательное время для нас. Я забираю его из Детского дома, и мы гуляем в парке – пока еще по тихим аллейкам и окраинам, где не очень многолюдно, где сочная зелень уютно шелестит молодой листвой и маленькому Андрюшке несложно ощущать себя спокойно. Мы кормим птиц и белок, повторяем несложную считалочку о цветах радуги, и учимся видеть и не бояться окружающий нас мир.

Сегодня выходной день, на календаре майские праздники, и в парке полным полно детворы. Она щебечет, смеется, проносится мимо яркими звонкими стайками, и эти правильные, живые звуки наполняют меня надеждой и радостью в ответ на осторожный интерес в светло-карих глазах ребенка, крепко сжимающего мою руку.

Вдалеке виднеется зона аттракционов и кафешек, в небольшом искусственном пруду плавают лебеди и утки. Я подвожу Андрюшку к полосатому лотку с игрушками, предлагаю выбрать любую, но мальчик отказывается от всего. Ничего не говорит, просто опускает глаза и замыкается в ответ на случайное, приветливое внимание продавца. Это вовсе не стеснение, как предполагает последняя, это знакомый мальчику невидимый кокон, в который ему спрятаться проще, чем побороть страх и оказаться с незнакомым человеком лицом к лицу.

Мне так и не удается побаловать его лакомством, но я стараюсь не показать своего огорчения, иначе малыш расстроится. Несмотря на хитрый схрон, в котором он прячется, он очень чутко настроен на мое настроение и через меня воспринимает большой мир. Это его способ не потерять нить, ведущую к людям, и я не могу спугнуть его первые самостоятельные шаги и не настаиваю.

Мы приезжаем домой, и обедаем с девчонками. Квартира моих родителей знакома Андрюшке, и невозможно не отметить положительные изменения в поведении мальчика, произошедшие со времени его первого появления здесь. В этом доме меня любят и ждут, здесь комната, в которой я живу, здесь люди, которых люблю, а значит, немного и его дом тоже.

Андрюшка уже не сторонится моих родных, и когда мама с папой хлопочут рядом (еще не обращаясь к нему, но упоминая его имя), мальчик уже не жмется к моему боку, как бывало, а прислушивается к разговору. Не сидит, спрятав взгляд, когда любимцы семьи – Джек-Рассел-терьер Волька и кот Партизан вертятся у ног, а улыбается, пусть пока и не пробует с ними играть. А еще с любопытством поглядывает на мою младшую сестру Ляльку и на ее парня Костика – недорослей недопанков, считающих себя настоящими готами, уплетающих за столом вместо черного кофе, черного риса и черного шоколада вполне себе белую курицу. Не уверена, что их увлечение готической субкультурой продлится долго, но сейчас эти два семнадцатилетних чудика – бестолковые и милые, одетые во все черное, шипастое и блестящее, обвешанные цепями и браслетами, представляют собой живописное зрелище и Андрюшке сложно отвести от них взгляд. Рядом со мной он учится держаться смелее и это радует. И как же тяжело на душе от понимания, что вернувшись в Детский дом, оставшись один, он снова спрячется от всех под невидимым колпаком, отказываясь отзываться на звуки своего имени. Это одна из причин, по которой я хочу поскорее забрать его. Я очень хочу, чтобы он жил и рос обычным ребенком. Хочу увидеть его самостоятельные шаги и услышать открытый смех, пусть даже он никогда не назовет меня мамой. Это то, что я чувствую.