Она округлившимися глазами смотрела на него. Мужчина повернулся, она дернулась от страха и принялась снимать шубу. За рулем делать это было неудобно. Затем сняла через голову шерстяное платье, сорочку, лифчик и осталась в колготках и теплых ботинках. От стыда, ужаса и страха она вся пошла красными пятнами. Мужчина расстегнул джинсы.

— Знаешь, как это делается?

— Не надо…

— Почему же? Своему толстопузу делаешь, а мне нет? — Он закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. За окном падал снег, девушка, опустив голову, переживала самые ужасные минуты своей жизни.

Спустя полчаса он позволил ей надеть на голое тело шубу и приказал вести машину вдоль леса, по заснеженной дороге к поселку, рядом с которым и располагалась его дача. Катя, находясь в полуобморочном состоянии от всего того, что только что произошло, хотела умереть от стыда. Она жалела об одном: сумочка с пистолетом находилась на заднем сиденье. Зачем он везет ее на дачу? В доме было натоплено. И она поняла, что здесь живут. И что газовую печь топили с самого утра. Ее семья тоже жила в доме с газовыми печами, поэтому ей не трудно было об этом догадаться. Обстановка дома говорила о том, что Саша нищий, это во-первых, а во-вторых, понятия чистоты для него не существовало: всюду был разбросан какой-то хлам, полы грязные, на окнах выгоревшие, линялые занавески, постель на железной узкой кровати разобрана и испачкана чем-то отвратительно желтым. Она могла только догадываться чем. Он запер двери и, повернувшись к ней, сказал:

— Ложись.

— Но я не хочу.

Мужчина подошел к ней и сорвал с нее шубу. Боже, как она испугалась! Ее прямо-таки затрясло от страха. Лицо стало белым, как молоко. Он вышел из комнаты. Вернулся с виолончелью, сел на стул.

— Бетховен. «Сурок», — объявил он и принялся играть.

— Отпустите меня, пожалуйста, домой, — прошептала она, когда он закончил игру и начал раздеваться. — Если вам нужны деньги, то я дам вам их столько, сколько попросите. Мой муж даст их мне… Только не убивайте меня, пожалуйста…

Он сорвал с нее золотую цепочку и приказал снять все кольца. «У той-то было посолиднев», — подумал он, аккуратно складывая украшения на стул.

— Скажи мне, что такого сделал твой толстяк, что ты отдалась ему? Он красив? Умен?

— Он хороший человек, любит меня… — Губы ее затряслись, и она, уже не в силах сдерживаться, разрыдалась.

— Ты мне не ответила. — Мужчина взял ее за подбородок и оттолкнул от себя. Она, не удержавшись, упала на спину.

…Когда он снова вошел в комнату, где на постели лежала растерзанная девушка, чувство удовлетворенности от содеянного уступило чувству брезгливости. Даже поза, в которой она умерла, была бесстыдной. Он вытянул ее согнутые в коленях ноги (тело было еще теплым), опустил руки, закрыл рот и глаза. И только потом не спеша вынул длинное тонкое шило, над которым трудился целых два дня, чтобы сделать его максимально тонким и острым. Вытер кровь ее бельем и спрятал шило в виолончели. Отнес инструмент в другую комнату. Вернулся, завернул труп в простыню (одеяло оставалось одно-единственное, и ему было жалко с ним расставаться) и вынес на улицу. Открыл дверцу джипа и с трудом усадил тело на заднее сиденье. Затем запер дом, сел за руль и выехал со двора. Несколько минут — и он у железнодорожного переезда. В кромешной темноте выгрузил тело и положил на обочину дороги. Потом сел в машину и, проехав несколько десятков метров, стал прямо посередине переезда, на рельсах. Вышел из машины и отошел в сторону. Взглянул на часы: минут через пятнадцать должен проехать московский экспресс. Он отошел дальше, за какие-то хозяйственные станционные постройки, и стал ждать. Время тянулось медленно. Он оглянулся: останки Кати Бедрицкой, завернутые в белую простыню, сливались со снегом. «Ее обнаружат только завтра». И вот, наконец, началось. Из домика, отмеченного черно-белыми полосками, вышла женщина и увидела стоящий на переезде джип. Она запричитала, кинулась обратно, чтобы, очевидно, доложить начальству о ЧП, затем вернулась, закрыла переезд, но было уже поздно. Нарастающий пространственный гул свидетельствовал о том, что поезд уже близко; гул усиливался больше и больше, затем послышался резкий свисток, и еще один; поезд мчался на всех парах прямо на вишневый джип, который в темноте ночи казался совершенно черным, несмотря на освещение переезда. Послышался страшный удар, машину смяло и потащило на огромной скорости, раздался визг тормозов, но все было напрасно… Поезд остановить на полной скорости невозможно. Раздался мощный взрыв, пламя осветило всю округу.

Мужчина, организовавший все это, направился к лесу и, пройдя два километра, остановился возле спрятанной и заметенной снегом машины. Открыл ее, достал лопатку и, очистив колеса от снега, стал разогревать мотор. На это у него ушло сорок минут. Когда он выехал на трассу, то понял, что уложился вовремя, — ему навстречу мчались желтые милицейские машины, разрывая тишину декабрьской ночи воем диссонирующих сирен. Он пожалел только об одном: что норковую шубку и берет, драгоценности и меховые ботинки от Карло Пазолини, которыми собиралась соблазнить его эта безмозглая дура, он оставил на даче. Но ничего, завтра он все это заберет и отвезет дяде.

Утром ее разбудил телефонный звонок. Спросонья она и не поняла, кто звонит.

— Наташа, ты прости меня, но я не смог приехать. Если хочешь, я поднимусь к тебе.

— Что?.. Кто?.. — Она не узнала его голос. А потом, когда поняла, удивилась и сразу же проснулась:

— Как ты узнал мой номер?

— Это нетрудно. К тебе сейчас можно?

— Не знаю.

На другом конце положили трубку. А через десять минут раздался звонок в дверь. Она открыла и впустила Логинова. Он был уже не в кашемировом пальто, а в длинном же, но кожаном плаще. На голове черный вязаный шлем. И без дипломата.

— Можно кофейку? — спросил он.

Наталия смотрела на него широко раскрытыми глазами. Он не переставал удивлять ее.

— Конечно, пойдем. Может, разденешься или как? Ты спешишь?

— Вообще-то да, но пара часов у нас с тобой есть.

— А не послать ли тебя ко всем чертям?! — возмутилась она, но он, не дав ей договорить, закрыл ей рот поцелуем. На кухне она поставила перед ним тарелку с остатками пирога и шарлотки.

— Я оценил, — сказал он с набитым ртом. — Превосходно.

— Я ненавижу тебя.

— Да я и сам себя ненавижу. Но действительно, дел было по горло. Ты вот здесь спишь в теплой постели и не знаешь, в какое страшное время мы живем. Не прогоняй меня, я только что вырвался из ада.

— Из какого еще ада?

— Сегодня ночью на центральном переезде в районе московской трассы нашли труп девушки, твоей ровесницы. И там же, прямо на рельсах, — ее джип, по которому проехался поезд… Несколько вагонов сошли с рельсов… Жертв, слава богу, нет, но там такое, такое…