Да, зима была суровая, умирали от сыпняка, а мы ничего не боялись. Подумать только, какая сила у голода – все чувства притуплялись. Сейчас бы я, конечно, умерла от страха!.. И придёт же такое в голову ночью…

Утром в школе я была сонная. Посмотрев на себя в зеркало, увидела бледное, исстрадавшееся лицо. Вот они, муки творчества! Если так будет продолжаться, Брянцев отнимет у меня роль – это уж наверняка. Скажет: вредно отражается на здоровье.

«Но почему, почему у меня в моей жизни не было подвигов?» – думала я. Завтра же возьму в библиотеке биографию трагической актрисы. Надо всё знать, надо понять, где находились истоки исполнения роли?

И снова, когда воцаряется тишина в спальне, когда остаёшься одна со своими мыслями, то тысячу раз проверяешь правильность своего поведения на сцене, обдумываешь всё, что было найдено и сказано за сегодняшний день. Знаменитый монолог Антигоны:

всё время звучал в моей голове. Почти на рассвете хватаешься за книгу и вычитываешь, что во времена Софокла самым большим преступлением было оставить убитых без погребения. И Софокл, страстный афинский патриот, вменяет в вину Креонту попрание этих чтимых испокон веков традиций. Виновен именно Креонт, правитель, а не фиванский народ, ибо Креонт взял на себя непосильную для человека ношу – самому предписывать законы, держа в своих руках жизнь и смерть граждан, то есть дело, достойное деспота и тирана, но никак не мудрого правителя, отца своего народа… Поэтому всё сочувствие Софокла и читателей находится на стороне Антигоны, смелой девушки-героини, поднявшей голос против тиранических действий Креонта…

Как будто всё понимаешь, ждёшь с нетерпением репетиции и прихода Александра Александровича. Понимать—это хорошо, но как выразить, как добиться, чтобы понимали тебя? Как сделать, чтобы поверили тебе? И только доверие и вера в Александра Александровича помогали тебе верить в себя. Он добьётся, он не выпустит тебя в спектакле, если хоть что-то его не устраивает. И сердце начинает успокаиваться. Мои товарищи, занятые в «Антигоне», переживали вместе со мной и тоже мучились своими ролями.

Спектакль «Антигона» был поставлен как часть учебного плана в стенах студии.

Следующим спектаклем в студии был «Том Сойер». Этот спектакль стал судьбой для многих участников этой работы, так как был целиком перенесён на сцену ТЮЗа и на многие годы вошёл в его репертуар. И многие его участники были приняты в труппу замечательного театра.

Писать о своей работе, особенно о работе на сцене, трудно. И ещё труднее встретить человека, к отзывам которого о своей работе можно отнестись с полным доверием. Таким человеком был для меня Александр Александрович Брянцев. Другим таким моим учителем был ближайший сподвижник Брянцева – Леонид Фёдорович Макарьев – актёр, режиссёр, педагог, драматург, искусствовед… Да кем он только не был!

Много-много лет спустя после наших встреч в студии и в ТЮЗе он написал мне к моему юбилею письмо. Привожу его почти целиком:

«Мы, актёры Ленинградского ТЮЗа, с увлечением смотрели спектакль, поставленный А. А. Брянцевым в Детской художественной студии и показанный на сцене театра. Это была драма «Вильгельм Телль». Главную роль играла Капа Пугачёва. Она стала уже общей любимицей нашего театра и вместе с другими «студийками» принимала участие в наших первых спектаклях– «Конёк-Горбунок» и «Догоним солнце».

То Звёздочкой, то Девочкой в сарафане она мелькала каждый день среди наших актёрских рядов и всегда была оживлена и весела.

Однажды она выступила в своей работе, сделанной под руководством А. А. Брянцева, в роли Антигоны («Антигона» Софокла), и уже тогда обратила на себя наше внимание своим великолепным и редким для девочки драматическим темпераментом и пластичностью движений.

После премьеры «Телля» Ю. М. Юрьев подошёл к режиссёру спектакля А. А. Брянцеву и сказал: «Эта девочка, что играла Телля, замечательная будет актриса. Её непременно надо учить и помочь ей стать актрисой».

И Брянцев представил Юрьеву главную воспитательницу Пугачёвой – Елену Николаевну Горлову-Пашкову, которая была в то время актрисой нашего театра.

Ученица известного московского педагога-пластики Э. И. Рабенек, Е. Н. Горлова-Пашкова действительно очень много сделала для своих воспитанниц. Она привила им ту пластическую культуру, которая отличала наш ТЮЗ от всех других театров того времени. Эту культуру Брянцев стремился внедрить в наш творческий обиход. Он любил говорить: «Актёр должен быть пластически выразителен, даже когда он молчит».

Это был принцип и нашего воспитания в ТЮЗе.

И вот К. Пугачёва была исключительно выразительна без всякой примеси искусственной танцевальной манерности. Ее лёгкость и точность обретали в каждом движении почти скульптурную жизненность, изящество и содержательность. Когда она брала в руки «лук» и «стрелу», их воображаемость вдруг становилась реальной предметностью. Она изящным и профессионально точным движением своей выразительной руки «натягивала» «тетиву» – и вдруг, оторвав от стрелы руку, впивалась взглядом в самый «полёт» пущенной ею «стрелы»… Сила веры в произведенное действие! Это было удивительно прекрасно, помимо всего прочего, что составляло волнующее содержание роли. И в этом полёте возникал ещё один выразительный момент – это «звук летящей стрелы». И народ, присутствовавший при этом поединке с враждебной силой «поработителей», как бы согласным «хором» оживлял своим звучным молчанием полёт воображаемой сценической стрелы. Такова была сила образного ансамбля в игре детей, творчеством своим входящих в мир новых социальных чувствований и заражавших нас, взрослых, силой своей веры в общую конечную победу Великой революции.

Это был спектакль, современный и гневный, содержательно-театральный и в то же время глубоко правдивый по раскрытию самого дорогого в искусстве сцены – её организующей силы, творящей подлинно новые мысли о жизни и человеческих правах на счастье и свободу.

Пугачёва долго была украшением нашей студийной группы. Её великолепная актёрская одарённость проявлялась во всем и помимо сцены: в играх, в импровизациях, в манере рассказа.

Она была «великим и смешным импровизатором». Она умела это делать как-то легко и беспретенциозно, просто, как бы походя, без всякой подготовки. Сколько чудесных вечеров-вечеринок мы пережили по поводу всяких неприхотливых событий как в студии, так и в театре. Часто подолгу не расходились после спектакля, задерживались из-за какой-нибудь небылицы, в которую поверила сама Капа Пугачёва, потом заставила в неё поверить всех нас, а потом она же удивлялась тому, кто же это всё выдумал?!

На сцене появился новый и небывалый герой.

«Девочка!» – часто неслось из зрительного зала. Обычно это нисколько не ослабляло внимания и радости от встречи с этим новым и всегда близким по духу, по возрасту, по повадке юным современником. В нём всегда была какая-то своя, обаятельная для зрителя подлинность мальчишеской ловкости, юмора и изобретательности.