Комната оказалась небольшой, но очень милой. Старомодные ставни на окнах были открыты и внутри, и снаружи. Они были окрашены в такой же ярко-синий цвет, как и входные двери.

Инна и Мэриан стояли рядом и разглядывали восхитительный вид. Сначала шел небольшой садик, обнесенный стеной. Фруктовые деревья в нем были высажены вдоль стены. В ярко-розовой пене цветков то тут, то там проглядывали нектарины и персики. Потом ступеньки спускались к широкой террасе, устроенной на выступе скалы. Еще ступеньки, другая терраса, и еще одна, ведущая к маленькой бухте, от которой дом и получил свое название. Она выходила на юг, и со всех сторон ее укрывали утесы. Сады с террасами изобиловали весенними цветами — желтофиоли и тюльпаны, цветки фруктовых деревьев и первые ломоносы, и константинопольские нарциссы. Буйство красок в лучах весеннего солнца было завораживающим. Далеко внизу виднелась длинная узкая полоса галечного берега, и за ним море, такое же ясное и голубое, как и небо над ним. Когда они отвернулись от окна, комната показалась им темной. Все эти краски и блеск снаружи, но и белые стены, простенькая старая мебель, короткие бело-синие занавески, подобранные в тон постельному покрывалу, обладали своим очарованием. Они были незатейливыми, но очень уютными.

За следующей дверью находилась ванная комната, а рядом с ней спальня Инны. В ней были такие же синие ставни и занавески, на старомодных обоях розовые розы, и на кувшине и чаше, что стояли на изогнутом умывальнике с мраморной раковиной, был узор розового цвета, в отличие от бело-синего в комнате Мэриан.

Инна почти совсем ничего не говорила. Она сказала «да», когда ее спросили, нравится ли ей комната, и «нет», когда ее спросили, не устала ли она. Она так побледнела, что искусно нанесенный тон, который выглядел таким привлекательным, когда они только отправились в путь, сейчас смотрелся на белой коже, будто заплатка. Когда они пошли осматривать остальную часть дома, она старалась держаться сзади.

Пенни продолжала исполнять обязанности массовика-затейника.

— Комнаты на обеих сторонах одинаковые — четыре спальни на этом этаже, и спаленка наверху на чердаке. И на каждой стороне стоит платяной шкаф. Раньше здесь действительно было два дома, которые потом соединили. Вот дверь, ведущая на нашу половину — на каждом этаже есть такая дверь. Элиза спит у вас на чердаке, значит, две оставшиеся спальни свободны. Внизу три гостиные и кухня, и все такое — как я уже говорила, на обеих половинах все одинаково. У вас есть столовая, маленькая комнатка, которой почти никогда не пользовались, и кабинет дяди Мартина, который я считаю самой очаровательной комнатой в доме. А на нашей стороне комната для завтраков, гостиная и комната, которую тетушки всегда оставляли за собой. Знаете, никто, кроме Феликса, никогда не заходит в гостиную, потому что там стоит рояль. Это чудесный рояль «Бекштайн». Феликс играет поистине чудесно. А еще он пишет музыку. Ему следовало бы этим все время заниматься, а не ездить на гастроли, аккомпанируя разным людям.

Мэриан не была глупой. На слове «люди» Пенни сделала ударение, глаза ее сверкнули и щеки вспыхнули, так как она вспомнила, что Феликс Брэнд аккомпанирует Хелен Эдриан, и что, по ее представлениям, Хелен Эдриан очень красивая женщина. Говорить об этом дальше не было нужды. Они вошли в кабинет, и когда Мэриан огляделась, все, что могла сделать, это восхищенно вздохнуть и сказать: «О...»

Это была самая прекрасная комната, какую она когда-либо видела. Все странные ощущения покинули Мэриан, как только ее восхищенный взгляд отметил два чиппендейловских книжных шкафа с изогнутыми ножками и ромбовидными решетками, письменный стол с отделениями для бумаг и маленькими ящиками, и латунными ручками цвета поблекшего золота. В этот момент она поняла, что это чудесная комната и что она почему-то уже любит ее.

Пенни схватила ее за руку и подтолкнула к окну. Вид был точно такой же, как и из спальни наверху, но видели вы больше сада и меньше бухты. Под тремя окнами в саду протянулась узкая клумба с незабудками, посаженными вместе с тюльпанами, зацветающими в мае, а пока только набирающими цвет: продолговатые заостренные бутоны были еще зеленые, но уже вспыхивали и мелькали то тут, то там розовые, лиловые, алые и желтые краски. Окно посередине оказалось дверью, за которой были две невысокие ступеньки, переходящие в протоптанную тропинку между цветов. Вам нужно было всего-навсего повернуть ручку и выйти наружу. Слева стояла вишня, вся в розовом цвету.

— Красиво, правда? — проговорила Пенни.

Она все еще держала Мэриан за руку. Элиза исчезла. Они были одни.

— Да, — ответила Мэриан с глубоким вздохом удовлетворения, и Пенни остро почувствовала, что должна кое-что сказать. Она крепче сжала руку Мэриан и начала, путаясь в словах:

— Мэриан, ты же не захочешь забрать рояль, да? Не представляю, что бы Феликс без него делал, и он не будет стоять прямо здесь ни секунды. Тети говорят, что ты захочешь забрать его и еще мебель из гостиной. Конечно, она принадлежит тебе, но ты возненавидишь ее, правда, отвратительный позолоченный веретенообразный хлам, обитый превосходной парчой — из тех, на которых можно сидеть только в своем лучшем вечернем платье. Ты ведь не захочешь испортить эту комнату такой мебелью?

— Я уже ее ненавижу. И, конечно же, не стану отнимать у Феликса рояль.

Дверь позади них была открыта. В кабинет вошла Элиза с подносом в руках. За ней проследовал Мактавиш, изящно, но величаво ступая, словно персидский принц. Поставив поднос, Элиза распрямилась. Пенни поняла, что наступил решающий момент. Им встречались люди несведущие настолько, что обращались к царственному персу — «киска». Бывали в этом доме неотесанные нахалы, которые пытались сразу же его погладить непрошеной рукой. Были и те, но их крайне мало, кто знал, как с ним обходиться. Элиза, вне всякого сомнения, выжидала, чтобы увидеть, к какой из этих категорий относится мисс Мэриан Брэнд. Она сказала:

— Я подумала, вы не откажетесь от чашечки чая с дороги.

И Мэриан сказала:

— Как мило, — и добавила: — Спасибо, — и присела к столику, на котором стоял поднос.

Переломный момент настал. Мактавиш вышел вперед, распушив хвост до предела, его топазовые глаза осторожно изучали незнакомку.

Мэриан сказала:

— О, какой красивый! — что было сочтено весьма справедливым замечанием, и потом: — Как его зовут?

Элиза отметила местоимение с одобрением. Она испытывала глубочайшее презрение к людям, считающим, что к любой кошке нужно обращаться как к ней.

— Его зовут Мактавиш.

Мэриан восхищенно смотрела.

— Он пойдет ко мне?

— Если пожелает.

Мактавиш пожелал. Голос этой особы удовлетворил привередливое ухо. Он понимал, что им восхищаются, но не чрезмерно, а в благовоспитанной манере. Когда голос позвал его по имени, он подался вперед и обнюхал почтительно протянутую руку. Убедившись, что запах у нее приемлемый, он потерся об нее головой и позволил погладить себя за ухом — аккуратно. Затем, на глазах у изумленных Пенни и Элизы, он запрыгнул на колени к незнакомке и устроился там.