Билет до Тарасова за сто баксов я купила исключительно для отвода глаз. А на самом деле воспользовалась билетом, купленным до этого Петром Ивановичем по моей просьбе. И в настоящее время еду в третьем вагоне того же поезда, в котором еще полчаса назад ехала в десятом.

Это давало мне некоторое время, чтобы оторваться от преследования.

Кстати, уже находясь в этом вагоне, я наблюдала в окно, как один из проводников десятого вагона вошел во встречный поезд и уехал на нем. А скорее всего, и не он один. Кассиршу они, очевидно, успели расспросить, кто и куда покупал билеты.

Это означает, что часа через три-четыре, столько времени уйдет на то, чтобы, тщательно обыскав поезд, убедиться в моем отсутствии, поиски будут продолжены. К этому времени надо выбираться и отсюда. Сделать это придется на ближайшей более-менее крупной станции. В маленьком населенном пункте, вроде этого Казалинска, затеряться практически невозможно, все новые люди здесь на виду.

Второй пункт, который смело можно занести в актив, – это содержимое сумки, которую я прихватила при побеге из десятого вагона. А содержится в ней около миллиона долларов – плата за предыдущую партию наркотиков. Деньги – вещь совершенно необходимая для нелегала, каковым я сейчас и являюсь.

Итак, план на ближайшее время таков: выхожу на ближайшей крупной станции, а это Кзыл-Орда, а дальше действую по обстановке.

А сейчас можно вздремнуть, часа четыре в моем распоряжении есть.

Засыпая, я слушала негромкий разговор двух пожилых женщин, сидевших за столиком нижней боковой полки. Судя по всему, они выходили на следующей станции и спать поэтому не ложились.

– Ты слышала, Матвевна, чего поезд-то остановили перед самой станцией?

– Это когда народ с полок попадал?

– Ну да.

– Нет, не слыхивала, а чего?

– Сказывают, в десятом вагоне мужик повесился. – Господи помилуй! А по какой-такой причине, не сказывают?

– Сказывают, что от несчастной любви.

– Господи Иисусе! Насмерть?

– Да нет. Ты знаешь, за что он повесился?

– Нет, откель мне знать?

– Стыдно вслух произнесть, ухо-то наклони…

– Да ну!?

– Вот те крест.

– Скольки годов живу, такого не слыхивала. И чего он, подлец, такое надумал?

– Сказывают, что евоная краля с ним в купе ехала. А уж он перед ней и так, и эдак, а она, сказывают, ни в какую. Я, говорит, другого люблю, и баста.

– Ну? А он что?

– А он, сказывают, осерчал и говорит, если не тебе, так никому. Петлю, сказывают, из лески сделал, на это место надел, да с полки-то и сиганул в сердцах.

– Пресвятая Богородица! Чего только люди не придумают.

– Да уж. Как кричать-то стал, страдалец, люди прибежали, а он висит кверху ногами.

– Господи помилуй! Сняли, что ль?

– Как же, снимешь тут, леска-то вострая. Видать, знал, что говорил. Повисел чуток, да и упал наземь.

– Леска, что ль, оборвалась?

– Как же, оборвется. Сказывают же тебе, леска крепкая, на сома, видать. Все его причиндалы и отлетели.

– Господи, страсть-то какая!

– Доктор из «Скорой помощи» так и сказал, травматическая анпутация.

– Это как же понимать?

– А это, будто трамваем отрезало, я так понимаю.

– А краля что же?

– А краля, сказывают, хвостом-то крутила, а вид на него, знать, имела.

– Ну-у!

– Да-а. Как она про это прознала, так с поезда на ходу и кинулась.

– Боже праведный! Убилась?

– Это не знаю, врать не буду. Пока люди кран-то дернули, да пока поезд остановился, ее и след простыл. Видать, убилась сильно, да кто и подобрал. Там, сказывают, дорога рядом проходит.

– Господи Иисуси! Прямо как Ромева и Жулета.

Кзыл-Орда, несмотря на свое звучное название, оказался небольшим пыльным сонным городком, внешне ничем не отличающимся от небольших южно-российских городов, повидать которых мне довелось немало. Кроме, пожалуй, повышенного количества казахов среди прохожих, что, впрочем, было вполне естественно.

Более всего поразило меня появление на привокзальной площади огромной телеги, запряженной вполне живым двугорбым верблюдом. Я даже шла за ним некоторое время, чтобы получше разглядеть, завидуя при этом его спокойствию и неторопливости.

Во время этой прогулки мне в голову пришла мысль купить верблюда вместе с телегой и отправиться на нем домой, ночуя под открытым небом и питаясь лепешками и верблюжьей колючкой. Колючками, естественно, будет питаться верблюд, а лепешками я. К тому времени, когда мы доберемся до цели, про меня уже все забудут, а выглядеть я буду так, что никто меня и не узнает.

Мечтая таким образом, я не заметила, как верблюд привел меня на базар.

На базаре обнаружилось еще несколько кораблей пустыни, но к тому времени интерес к ним у меня значительно уменьшился, покупать верблюда я передумала, а вот идея лепешки явно нуждалась в дальнейшем развитии.

К счастью, оказалось, что базар на Востоке – это государство в государстве, а то, что я уже не в Европе, стало ясно именно на базаре. Здесь можно было при желании поесть, постричься, посмотреть кино, выпить, поспать, поиграть в нарды и т. д. и т. п. Короче говоря, на базаре можно было жить.

Для начала я разменяла на местную валюту сто долларов.

Потом я зашла в маленькую харчевню, примерно на восемь посадочных мест, из которых семь были свободны. Харчевня работала на самообслуживании. Рядом с окном для выдачи пищи, служившим одновременно кассой, висел листок, вырванный из школьной тетрадки в клеточку, на котором, обладая острым зрением и некоторыми задатками криптографа, можно было расшифровать сделанный от руки список четырех неизвестных мне блюд.

Поколебавшись несколько мгновений, я выбрала номер три – манты и, разумеется, чай.

Получив заказанное, я села за свободный столик. Выяснилось, что манты – это нечто вроде больших пельменей. Кстати, очень вкусных. Пришлось заказать еще одну порцию. Чай был тоже очень хороший.

Как же немного, оказывается, надо, чтобы жизнь опять казалась прекрасной и удивительной.

Для полного внутреннего удовлетворения пора пустить свои вновь обретенные магические кости. Я достала их из сумочки и бросила на стол, перевернув мешочек:

23 + 33 + 5.

«С Вами желает познакомиться любопытная дама».

– Что, красивая, в кости сама с собой играешь? – услышала я за своей спиной низкий певучий голос.

Обернувшись, я увидела бесшумно подошедшую цыганку примерно моего возраста, сидевшую до этого за соседним столиком.