Блэкстон появился вскоре и всем своим видом давал понять, что готов работать на благо общего дела, как будто и не было минувшего дня.

— Не понимаю, как мы найдем Фрэнка, посещая шляпные бутики.

— И вам доброго вечера, моя дорогая Вайолет. — Он закрыл за собой дверь и развязал узел на шейном платке.

Вайолет отвернулась.

— Так чего мы могли добиться, купив пару шляпок?

Блэкстон подошел к камину и разжег огонь под кладкой из щепы и поленьев. Взяв у стены кочергу, он подтолкнул старые угли к огню, не обращая на Виолетту никакого внимания, и вскоре языки пламени охватили угловатые поленья. Она уже решила, что Блэкстон не заметит ее, даже если она уйдет, но тут он заговорил.

— Ваша вера в меня поражает, как всегда. Никто из свиты принца не выходил сегодня из нашего поля зрения. Мы же, в свою очередь, не показывали беспокойства и сделали вид, что приняли их версию задержки Фрэнка. Мало того, мы дали всем понять, что снова вместе. Хотя над этим, я думаю, надо еще поработать.

— Если у кого возникли на этот счет сомнения, то только из-за того, что вы весь день флиртовали с графиней!

— Она просто хочет, чтобы я считал, будто ее нужно спасти. Разве это не вызывает вашего любопытства, Вайолет?

— От чего спасти?

Он оперся локтем на каминную полку.

— Несчастливый брак? Чудовищные обстоятельства? Я не знаю.

Вайолет задумалась.

— Ее беспомощность не кажется мне угрозой.

— Вайолет, мой долг уберечь вас и вашего отца от любого вреда. Фрэнка ищут другие… скажем так, члены нашей организации.

— Они нашли его сегодня? Вы как-то поддерживаете связь с ними?

— Сегодня опрашивали служащих таможни и тех, кто был на борту того корабля. Один из членов команды корабля «Мадагаскар» подслушал странный разговор и заметил графиню там, где ей не положено было быть. Он считает, что Фрэнка могли увести с корабля, когда случился переполох во время выгрузки скакунов принца. Как раз до того, как на борт поднялась таможенная инспекция.

— Так вы полагаете, что Фрэнк все-таки был на корабле?

— Да.

Его простая уверенность успокоила ее на секунду, но затем она увидела, как небрежно он облокотился на каминную полку, что расстегнут ворот его рубахи, заметила выражение безразличия на лице и снова забеспокоилась.

— Принц думает…

— «Думает» — это не про принца, Вайолет.

— Принц думает, что Фрэнк отстал в Испании, отправившись на поиски какой-то женщины. А графиня упоминала про Фрэнка и цыганку.

Ей показалось, что Блэкстон задумался, но он лишь усмехнулся.

— По-моему, ваш брат не смешивает банковские дела с личной жизнью.

— Значит, графиня не совсем честна. Но вы ведь не думаете, что эта гусыня и правда занимается шпионажем?

— Может быть, но принц точно ни при чем.

Этого она отрицать не могла.

— Он похож на марионетку, а кто-то дергает за ниточки. Он говорит и двигается, но голова его при этом совершенно пуста. — Он снова смотрел на огонь, погруженный в мысли, делиться которыми явно был не намерен.

— Значит, будем ходить по магазинам? — Она знала, что в голосе ее звучит отчаяние.

— Не завтра. Что вам говорил принц?

— Он хочет покататься верхом утром. Прогулять своего скакуна по кличке Оберон.

— Хорошо. Парк — место людное. Там вы в безопасности. — Он оттолкнулся от камина и вышел, даже не удостоив ее кивка.

Он оставил камин гореть, так что ей пришлось затушить огонь. Прокрутив в голове их разговор, она поняла, насколько он был профессионален. Агент на службе у его величества. Преданный подданный короны. Но это никак не приближало ее к Фрэнку.

Блэкстон усомнился в собственной трезвости мышления, оставшись еще на одну ночь в особняке Хаммерсли. Он провел день в компании двух женщин, каждая из которых не без оснований слыла красавицей. Одна из них практически висела у него на шее, открыто флиртовала и делала все, чтобы убедить его в неотразимости его мужской красоты. А другая, напротив, сомневалась в каждом его шаге и выказывала неуважение. Та самая женщина, которая в прошлом предала его, выбросила вон из своей жизни именно тогда, когда он больше всего нуждался в ее любви.

Когда весь Лондон считал его диким развратником без стыда и совести и малейшего представления о чести и долге, он надеялся, что Вайолет поверит ему, а не какому-то пошлому рисунку с его изображением. Он не оправдывался перед ней.

Но прошло пять лет, а Вайолет так и не изменила своего отношения к нему. Она все так же считала его падшим человеком и верила всякой гадости, что слышала о нем.

Зачем лгать? Он хотел припасть губами к изгибам ее шеи, к ее полным губам, к ее вздымающемуся бюсту. Потом сорвать с нее одежды и положить ее безупречное тело на шелковые простыни, чтобы насладиться тем самым пороком, в котором, по убеждению многих, он был мастером.

— Вы полагаете, они в Лондоне?

— Да: где еще можно так долго скрываться от чужих глаз?

Джейн Остен, «Гордость и предубеждение»

За чудесным кофе и восхитительными булочками, которые, как всегда, любезно принес с утра Уайлд, Блэкстон составлял очередной отчет для Голдсуэрди. Ситуация была щекотливой. Либо факты не связывались одни с другими, либо во всем было виновато присутствие Виолетты Хаммерсли. Что бы ни говорил он себе о ее предательстве, но его тело не хотело верить разуму и каждый раз, когда она оказывалась рядом, тянулось к ней, как бы холодна она ни была. Днем он занимался всем, чем только можно: вспоминал свои лекции по астрономии и физике в университете, думал о центробежных и центростремительных силах, которые заставляли планеты и звезды не только тяготеть друг к другу, но и разбегаться по вселенной. Должно быть, те же самые силы объясняли его тягу к Виолетте. Раньше каждое прикосновение было подобно взрыву, вызывало бурю страстей. Но за годы притяжение должно было ослабнуть, а они разлететься в разные стороны космоса.

Ничто не могло объяснить его галактическую глупость, когда он, убедившись, что все семейство Хаммерсли в безопасности, не покинул их дом. Он насмехался над собой за задержку, но ничего не мог поделать. Время, расстояние и лишения, через которые он прошел, заставили его позабыть о той боли, что причинило ее предательство. И все равно страсти не должны были проснуться с новой силой.

В свою комнату в клубе он вернулся перед рассветом. После того как он выпил несколько чашек чудесного кофе, который любезно принес Уайлд, мысли его быстрее зашевелились в голове. Снаружи, как всегда, стучали молотки, хотя за холщевыми занавесками в кабинете Голдсуэрди их шум был не так слышен.

— Я поместил объявление о вашей помолвке в газетах. Так принято, сынок, — сказал Голдсуэрди, усаживаясь за свой необъятный стол.