Ответа не последовало, но Мика и сама знала ответ. Он, былвнутри нее.

Тимьян для головы и хвоста. Омела – для чешуи. Миртпонадобится для того, чтобы вспороть живот. Давай же, Мика!..

Разделывая рыбу, Мика испытала странное смешанное чувствовосторга и умиротворения. Как будто ее душа, наконец, успокоилась, обреларавновесие. Она – она, а никто другой! – владела этими чудесными рыбамибезраздельно, а через них владела свежей водой, и травами, и всем песком насвете – вплоть до последней песчинки. Все было как в первый день творения, иликак в последний день творения, или – как в еще неназванный, несуществующийдень; ведь Мика отделяла части от целого, чтобы получилось новое целое. Виделабы меня Васька, подумала Мика, то, что я делаю сейчас, – много лучше, чемнаучиться танцевать аргентинское танго. Много лучше, чем освоить, наконец,дриблинг и удары головой в верхний угол ворот.

Крови было немного, и с ней у Мики не возникло никакиххлопот. Не то, что раньше, до этой волшебной ночи, волшебных ножей, волшебнойдоски. Доска – вот кто взял на себя все неприятные моменты: рыбья кровь нерастекалась, как можно было предположить, совсем наоборот – она уходила в глубьбелого дерева подобно влаге, уходящей в почву. То, что оставалось наповерхности, моментально загустевало, и Мике оставалось лишь собирать плотнуювязкую массу на кончик ножа и стряхивать ее в медную миску, испокон вековстоящую на плите неизвестно для каких целей.

Теперь – понятно для каких.

Ни одна чешуйка не была потеряна, ни одна не прилипла кножам. Руки и лицо Мики тоже остались чистыми – и после того, как сверкающаягруда доспехов отправилась в медную миску.

– Специи. Теперь нужны специи, – сказала Миканепопятно кому: то ли ножам, то ли доске, то ли нежным мраморным кускам рыбы.

Анис, фенхель, шафран, куркума. А еще – гвоздика и имбирь,если они, конечно, понадобятся.

Звездочки аниса Мика нашла на нижней полке буфета, которыйдо этого открывала раз пять от силы. Там же обнаружились фенхель и шафран. Всеостальное стояло в резном шкафчике, подпирающем подоконник. Чтобы достать остальное,Мике пришлось вынуть казан и две сковороды с длинными деревянными ручками. Иказан, и сковороды были сработаны из той же меди, что и миска.

Старая, очень старая посуда.

Мика хотела избавиться от нее не однажды, уж слишкомгромоздкой, слишком нефункциональной она казалась. Теперь, в желтом свете, всевыглядело совсем иначе: благородная, с красноватым отливом медь, благородныевыбоины, благородные неровности. Сковороды сияли подобно маленьким солнцам, и,заглядевшись в одну них, Мика вдруг увидела отражение собственного лица, тожеизменившегося до неузнаваемости.

Не мамино и не Микино.

Нет, все же – Микино. Только акценты на лице былирасставлены по-другому, не так, как обычно: у Мики из медных глубин, в отличиеот Мики настоящей, отсутствовали брови. И отсутствовали ресницы, оттого и глазаказались много больше обычного. А рот, напротив, уменьшился едва ли невполовину и округлился, уголки губ загнулись вверх; не рот, а какая – тодиковинная раковина, вот несчастье! Если бы сейчас кто-нибудь приложил ухо кМикиным губам – он наверняка услышал шум волн.

Ваське бы это понравилось, – подумала Мика.

И тряхнула головой. И тотчас же услышала звон.

Он шел не извне – с медного дна, в котором все еще плавалоМикино отражение. Впрочем, и звоном назвать его было трудно. Так, легкоемелодичное позвякивание, как если бы ветер раскачивал маленькие китайскиеколокольчики, подвешенные к веткам сосны. Совсем маленькие колокольчики, свишню, а может, с крыжовник. Мика из плоти и крови осторожно поднесла кончикипальцев к поверхности сковороды – и они сразу же заслонили рот и частьподбородка ее медного двойника. Как отреагировала на прикосновение медь,осталось неизвестным, зато сама Мика тихонько ойкнула: кто-то коснулся ее лица,ну надо же!

Кто-то? Да ведь это я сама! – развеселилась Мика, интересно,что будет, если я решу поковыряться в своем медном носу?.. Впрочем, черезсекунду она уже забыла об этом. И забыла о том, что у медной Мики нет бровей(нонсенс!) и нет ресниц (форменное издевательство!) – а все потому, что усвоего отражения она обнаружила то, чего не было, не могло быть у нее. Никогда.

Сережки.

Уши настоящей Мики даже не были проколоты. Мамино, а потом –ее собственное упущение. Хотя это и упущением не назовешь: сама процедурапочему-то пугала Мику. Добро бы дело ограничивалось мгновенной и скоропроходящей болью от иглы, так нет же! Боль может задержаться надолго, а мочкираспухнут и начнут гнить, вот что самое неприятное. Хотя нет, самое неприятное– заражение крови, сепсис; иглу как следует не обработали, непродезинфицировали, и вот тебе пожалуйста: летальный исход.

Теперь, глядя на сережки, принадлежащие ее отражению, Микасовсем не думала о летальном исходе, до того они были хороши. С поправкой нанедостаточную ясность изображения, конечно. Золото, тут же решила Мика, золотои жемчуг. Каждая сережка представляла собой конус, обвитый крошечными золотымилистьями и украшенный россыпью жемчужин. В основание конуса тоже было заключенопо жемчужине, много крупнее остальных: с вишню, а может, с крыжовник.

Сережки.

Они и издавали звон. Если уж сегодня ночь чудес – то пустьслучится чудо!

Мика крепко зажмурила глаза и дернула себя сразу за обемочки: напрасные ожидания, они были голыми, куцыми – такими как всегда. Этосразу отрезвило Мику и заставило ее вернуться к банкам со специями: анис,фенхель, шафран, куркума. Гвоздика и имбирь. Одинаковые жестянки небольшогоразмера, только рисунки на них разные. Подробности рисунков ускользали от Микииз-за стертой местами эмали – хотя, при желании и при наличии лупы, можно былорассмотреть и подробности. Что-то подсказывало Мике – не сейчас, потом. Потомты все увидишь, а сейчас возвращайся к ножам, к доске, к кускам рыбы. Стараясьне зацикливаться на рисунках, Мика по очереди открыла все жестянки. Раньше, доэтой чудесной ночи, она имела дело лишь с лавровым листом и горошинами черногоперца, ну и с корицей, и с засушенными стручками жгучего красного, какмаксимум. Анис и гвоздика тоже не вызвали вопросов, но откуда все остальное?Откуда Мика знает, что шафран – это шафран, а фенхель – это фенхель, а не что-нибудьдругое, например – куркума? А есть еще множество других приправ – зира,рас-эль-ханут, самбаль, джелджлан…

Мика – большой специалист по специям? Это ново.

Рыбу лучше потушить.

Кроме специй Мике понадобились масло, лук, два салатныхперца – красный и желтый, зелень и немного уксуса – все это нашлось вхолодильнике и в шкафчике под окном. Мика даже не удивилась тому, что перец онане покупала: в желтом свете происходящего, когда все вокруг так реально инереально одновременно, стоит ли обращать внимание на мелочи? Куски рыбы онасложила в казан, предварительно раскалив его на огне и залив донышко маслом.Скудное Микино воображение, вдруг переставшее быть скудным, подсказывало: чтоделать сейчас, а что позже, как резать лук и как – перцы. Зелень ластилась кней, луковые кольца обвивались вокруг пальцев – каждое из них стремилосьобручиться с Микой, признаться ей в вечной любви. В жизни своей Мика не былатак счастлива, так спокойна. Это был совсем другой вид счастья, другой род.Впервые оно не зависело ни от кого. Не было ни с кем, кроме самой Мики,связанным.