Пожалуй, что я чего-то стою, – подумала Мика.

Пожалуй, имеет смысл заняться кулинарией, – подумала Мика.

…Через полтора часа все было кончено: в казане золотилиськуски рыбы, и золотился лук, то тут, то там вспыхивали яркие стрелы непотерявшего цвет перца, а запах стоял просто одуряющий. Именно на запах ивыползла заспанная Васька.

– Что это? – хмуро спросила она, зевая и подперевплечом дверной косяк.

– В каком смысле?

– Что ты тут делаешь?

– Готовлю.

– Ночью?

– Ночью. Почему нет? Такое у меня настроение.

– Ясно, – Васька даже не думала приближаться, но иуходить не собиралась.

– Хочешь попробовать? – бросила пробный шар Мика.

Никакого заискивания в ее голосе не слышалось, дажеудивительно. Но все еще сонная Васька не спешила удивляться переменам в старшейсестре. Уже потом Мика была склонна расценивать ситуацию именно так: Васькабыла сонная, оттого и не удивилась.

– Так положить тебе кусочек?

– Нет.

Васькины глаза, наконец, прояснились, очистились от сна.Даже сказав свое традиционное «нет», она не ушла, а все втягивала и втягиваланоздрями воздух.

– А что это?

– Рыба. Хочешь рыбки?

– Вот еще! Рыбы не хочу. Хочу сладенького! Васькапрошлепала босыми ногами к холодильнику, достала из него начатую упаковку сйогуртом и так сильно хлопнула дверцей, что тимьян, мирт и омела звякнули вунисон. А у Мики бешено заколотилось сердце. Если бы они с Васькой были близки,как и положено сестрам, сейчас все было бы иначе. Она бы обязательно рассказаламалышке волшебную сказку о волшебной ножах, и о рыбе, которая разве чтоговорить не умеет. А потом Мика и Васька вместе бы заглянули в медное зеркалосковороды, и построили бы ему рожи, и, может быть, нашли бы там что-нибудьболее значительное, чем серьги с жемчугом.

– А я нашла коробочки. Хочешь посмотреть?

Васька молчала. Она смотрела прямо перед собойостановившимися глазами – минуту, две, пять. Мике даже пришлось повторитьвопрос.

– Так хочешь посмотреть на коробочки?

– Не хочу, – казалось, ответ дается Ваське струдом. – Они дрянные, твои коробочки.

Дрянные. Так и не иначе. Васька с трудом выносила Мику –даже ночью, даже сонная, даже стоя босиком на растрескавшейся плитке – впижамке со смешными медвежатами. А если бы на пижамке были серьезные еноты илиеще более серьезные якоря и кораблики с парусами? – ничего бы это неизменило.

* * *

…Васька уже давно ушла, а Мика все сидела и сидела на кухне,безвольно опустив руки на колени и глядя перед собой. Мимолетная власть надрыбьими тушками, над луковыми кольцами, над перечной мякотью – разве это ейнужно на самом деле? Нет. Ночь подходила к концу, а вместе с ней постепенноисчезала магия кухни, которую Мика (и что за помутнение на нее нашло в самомделе?) приняла за лабораторию алхимика. А она-то, дурёха, и вправду решила, чтоможет быть счастлива сама по себе, без всякого постороннего вмешательства. Ночьподходила к концу, Тент, Утрехт, Антверпен прямо на глазах съежились до размерафрамуг и снова стали походить на Ленинград шестидесятых. И свет перестал бытьжелтым, успокаивающим – он тоже съежился, а потом и вовсе растаял под первымилучами солнца. Астролябия и арбалет никогда не пригодятся тебе, Мика.

Запели невидимые в листве птицы, и мотивчик оказался таксебе, подленький, дешевый: поделом тебе, Мика. не раскатывай губу, Мика. ничегоне изменится, Мика.

Выбросить к чертям свой ночной кулинарный шедевр, слить егов унитаз – и дело с концом.

Но ничего подобного Мика не сделала.

Она даже не стала перекладывать рыбу из казана. А взяла его,как есть, поставила в большой полиэтиленовый пакет и, с трудом дождавшисьприличествующего случаю времени (семь часов сорок пять минут), отправилась вконтору «Dompfaff».

Первым, кого она встретила после охранника, был Ральф.

Ральф иногда ночевал в конторе – это объяснялось тем, чтоночной клуб, в котором он постоянно ошивался и в котором с завиднойпериодичностью цеплял девок, находился в двух кварталах от «Dompfaff'а». За тенесколько лет, что Мика проработала в конторе, с бывшим насмерть перепуганнымюным ефрейтором произошли кардинальные изменения – он перестал бояться.

А ведь Мика еще помнила те времена, когда совсем нестрашный,местами очень европейский – по ее представлениям – Петербург вгонял РальфаНорбе в состояние легкой прострации. Ральф с ума сходил от страха при видераскрашенных в цвета «Зенита» футбольных болельщиков числом больше двух; егопугали гаишники (русские гаишники берут взятки), автомобилисты (русскиеводители не умеют ездить культурно), бродячие псы (русские собаки – переносчикихолеры, тифа и бубонной чумы), женщины (русские женщины – все, как одна, –корыстолюбивые сучки, они спят и видят как бы окрутить treuherzig[12]Ральфа, женить его на себе, выехать в Европу и бросить сразу же после получениягражданства – ради первого подвернувшегося под руку турка с большим, всегдаготовым к сверхурочной работе членом). А теперь – куда что подевалось? Ральфбольше не treuherzig. Ральф удачно акклиматизировался, даже чересчур удачно. Нигаишники, ни автомобилисты, ни футбольные фаны больше не смущают его; еслирусские женщины и сучки – то отнюдь не такие корыстолюбивые, какимипредставлялись Ральфу вначале. Лишь отношения с бродячими собаками остаютсянепроясненными, а пристрастие к кокаину сменилось пристрастием кгрибам-галлюциногенам.

«She's A Carioca» – доносилось из-за дверей комнаты, вкоторой Ральф обычно перекантовывался после клуба. Собственно, это была непросто комната, а некое подобие гостиничного номера с санузлом, душем и широкойкроватью, призванной удовлетворять исследовательские инстинкты Ральфа вотношении der Russefraulein[13]. Иногда номером пользовалисьдрузья Себастьена и Йошки, и друзья друзей Себастьена и Йошки, то и делошаставшие в Питер для обмена опытом с местными гей-активистами. Об этомдушноватом чилл-ауте мало кто знал, за исключением нескольких особопроницательных менеджеров и Мики. Как самый старый работник фирмы и почетнаяпуц-фрау, она имела высшую степень доступа и ей вменялось в обязанности ежедневнаяуборка и еженедельная сдача белья в прачечную. Чего только не находила Мика взаветной комнате! Презервативы, порножурналы, наброски манифеста «Гомофобии –нет!», цитатники Мао (друзья Себастьена и Йошки исповедуют леворадикальныевзгляды), диски с текстами песен (друзья друзей Себастьена и Йошки без ума откараоке), бесплатные открытки из кафе, фривольные каталоги «Vip-досуг вПетербурге», порванный бланк заказа на куклу-матрасик («анус-вагина съемные»);женские трусики, заколки, помаду; салфетки, испачканные спермой, карманнуюбиблию, брошюру «Бог любит всех своих детей», четки – мусульманские икатолические, а однажды на глаза Мике попался самый настоящий вибратор.