бы мы воистину хлебнули, что такое «кровавая гэбня». Сейчас, поверьте, — цветочки. Может быть хуже.

— Куда уж хуже… — Демидов осёкся и отодвинул куропатку в вишнёвом соусе, осознав, что одной только этой фразой подписал себе тесное знакомство с Расправным Благочинием. Мне-то что: провокатор с московским мандатом запросто вывернется с оправданием, будто специально мятежные речи заводил, дабы вывести злоумышленника-диссидента на чистую воду.

Но я сжёг за собой мосты и произнёс то, что безвозвратно перевело меня в категорию заговорщиков, экстремистов и прочих террористов.

— Много хуже. В текущем 1827 году хозяйства разорятся, голод начнётся. А московскую стражу и всяких столоначальников из Верховного Правления, коллегий, приказов да благочиний надобно кормить — вкусно и часто. Станут они шастать по провинции, как французские фуражиры в двенадцатом, выгребая запасы под ноль. Крестьяне взбунтуются, казаки начнут их шашками рубить — казаки тоже кушать хотят и чарочку с шашки опрокинуть. Если я не прав, поправьте меня, любезный Павел Николаевич.

Снова пауза. На сей раз — нужная. Демидов раздумывал и сверлил меня оценивающим взглядом, неожиданно холодном на добродушном толстом лице, лишённом растительности, кроме бакенбард. Я, в могилёвской «скорой помощи» брившийся утром и вечером, здесь отпустил лёгкие усики, чтоб не выделяться.

Чувствуя, что молчание затягивается, я ещё добавил пару:

— Возможно, мы — последние, чтоб начать перемены. Слышали? Приказано учредить Пестельюгенд для всех отроков и отроковиц, чтоб к зрелости усвоили накрепко — Пестель или иной пришедший ему на смену суть десница Бога на земле. Та же монархия, только не просвещённая, а тираническая.

На самом деле, что там подросткам будут внушать, мне пока неведомо. Но одно только название, сильно напомнившее «югенд» из прежней истории, ничего благого не обещает. Бездетного Демидова упоминание о подрастающей смене всё же подтолкнуло к продолжению.

— Что же вы предлагаете, господин полномочный представитель великого Пестеля?

О, шутка юмора? Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Хоть до Остапа Бендера мне далеко.

— Вы же боец, Павел Николаевич. Кавалергард! Ведомо ли вам, что Пестеля и его клику ненавидит заметная часть его окружения? Ну, кто ненавидит, кто просто терпит с трудом. Поддерживают его немногие — связанные с ним преступлениями. Верны ему лично только казачьи дивизии, тех не слишком много. За нами же вся Россия-матушка!

— Коль вся Россия, складный певун вы наш, так отчего в Москве сами его не сбросили?

— Очевидно почему, Павел Николаевич. Там шпики Благочиния на каждом шагу, попробуй соберись. Сила Руси — в провинции, в губерниях. Знаете ещё как говорят? Поедем-ка мы из Москвы в Россию! А раньше говорили — из Санкт-Петербурга. Да Бог с вами, сами прекрасно знаете, чем столичная жизнь отличается от настоящей, как столицы людей портят. Здесь, на Волге, а лучше — за Волгой, ближе к Уралу, надо войско собрать, только тихо. Ветераны Бородино и Малоярославца, клянусь вам, с радостью пойдут. Кроме немцев, конечно, тех потом придётся через сито пропустить. Освободим Москву и Россию!

— Эх-х… Война… Слышал, в тех же белорусских губерниях свои на своих шли, шляхта за Наполеона, кто победнее да совестливее — на нашей стороне сражались. Вы же предлагаете русским русских бить? Немчура за спинами наших казачков спрячется. Что вы улыбаетесь? Пусть те казачки — гебэшные, наши же они, дурошлёпы родимые.

— Это вы правильно заметили. Я тоже русской крови не хочу. Но ведёрко-другое пролить её придётся, потому что коли сиднем сидеть — потечёт её целая река. Но у меня есть мысль, как выиграть войну единым сражением.

Демидов долго смотрел мои наброски, чесал носяру мясистым пальцем, много уточнял, переспрашивал. Потом как отрубил:

— Вечером же едем на Урал. Вот только супругу свою Аврору Карловну облобызаю, и — едем.

Такой он, русский купец-заводчик. Думает долго, ест степенно, а потом — как взрыв, коль пробил час действовать.

За это готов был сам облобызать Демидова, хоть я — не Аврора Карловна и вообще не по тем делам, чтобы с мальчиками.

Глава 6

6

В Нижнем Тагиле Демидов повёз меня на Выйский завод, где затребовал к себе двух мастеров — Ефима и Мирона Черепановых.

Умельцы стали бок обок, друг на друга похожи, невысокие, крепкие, бородатые, скорее братья на вид, нежели отец и сын, неловко капая тающим мартовским снегом в избе заводоуправляющего. Там же тёрся неприметного вида молодой человек инженерной наружности, такова зарождающаяся российская техническая интеллигенция, зачастую — чахоточная.

— Наслышан о вас, что на выдумку горазды, — начал Демидов.

— Дык ежели нужно… — начал старший, Ефим, младший всё время молчал, шапку терзая.

— Непременно нужно. Только скажите вначале, как до паровой машины додумались.

Черепановы переглянулись.

— Дык эта… англицкие машины давно известные. А как пожар у нас случился, водяные колёса спалились, я батюшке вашему и отписал-то, мол, и у нас оные употребить можно и должно. Они поначалу — ни в какую. Не верили, стало быть, без математических расчислений сделать оное немыслимо. Коли машина и будет построена, за первой же малой неполадкой непременно остановится.

— Узнаю батю. Каждый целковый в верное дело вкладывал, по-пустому не рисковал. Согласился он как?

— Трудно. Да чего говорить, гляньте сами, барин.

— Непременно-с. А пока познакомьтесь. Пётр Иванович Кулибин, инженер. Прошу любить и жаловать, — меня Демидов не представил, может, и правильно, рекомендоваться полномочным представителем Пестеля, когда затевается такое, не с руки.

— Фамилия знатная, — впервые подал голос Мирон. — Не того ли Ивана Кулибина…

— Сын, — подтвердил молодой человек. — Отцовского гения не наследовал, но тоже кое-что можем.

Мы вышли на воздух, здесь язык не повернётся назвать его свежим. Чёрная сажа из заводской котельной густо испачкала двор, устланный чавкающим под ногами весенним снегом. Черепановы повели нас к малой трубе, дымившей у пристройки. Внутри как в преисподнюю попали — и горячо, и шумно. Рабочий споро кидал сосновые поленца в топку под высоким котлом, машина ровно плевалась паром, раскручивая огромное колесо, от которого вглубь завода уходил длинный приводной ремень.

— Немудрёная штука, — с показной уверенностью произнёс Ефим. — Ежели доглядывать, никаких неполадок не случается.

— Здорово! — восхитился Демидов, взопревший в дорогой шубе поверх крупных телес. — Скажи, Ефим, а самобеглый экипаж ты б сделал? Дилижанс какой.

Мастер почесал затылок.

— Можно-то оно можно. Но трудно зело. Повозка машину везти должна, поворачивать.

— От батюшки записи