Но основой его обучения были, разумеется, настоящие роды. «Роженица всегда права» – таков был девиз и секрет успеха Ирмы Сильной. Она позволяла женщинам самим принимать решения. Стажеру же полагалось слушать, наблюдать, делать что говорят, а вопросы приберегать на потом. Ирма поручала ему кипятить воду, выдворять из комнаты ребятню, стерилизовать инструменты, поддерживать огонь, приносить одеяла, подавать тонизирующее, вдевать нить в иглу, менять простыни, вытирать пол.

Так она думала выбить из него самомнение. Чтобы стать акушеркой, одного учения мало. Частенько вся теория пасует перед жизнью. Смирение – основа основ. Смирение перед непредсказуемым, перед чудом. Помочь родиться – это дело, несравнимое ни с какими другими человеческими делами. Ты талантливый гитарист? Первоклассный фельдшер? Что до этого Ирме? Захотел стать акушеркой – бери тряпку, вставай на колени и оттирай пол. А там поглядим.

Но у Лукаса не было никакого самомнения. Он был в восторге даже от таких скромных обязанностей, и, сколько бы ни длились роды, он следил за происходящим с неослабевающим вниманием. Страх и радость сменялись на лицах рожениц, у них менялись голоса, все менялось вокруг. С каждыми родами Лукас словно бы переживал заново самые ответственные и трудные моменты плавания, потребовавшие от него всех сил: порванный кливер, пытка палящим солнцем, затопленный волнами нос, пена на юте, морское чудовище.

Но переживал он и что-то необыкновенное, чего никогда не испытывал прежде. С чем сравнить миг, когда в комнате появилось новое человеческое существо? Лукас, с комом в горле, горбился над тряпкой, вытирая пол. Однажды Ирма дала ему перерезать пуповину, потом позволила принять плаценту, потом – запеленать новорожденного. Лукас думал, что ничего лучше в его жизни уже не будет.

И напротив, были такие трагедии, каких он и вообразить бы не смог. Хуже, чем сесть на мель, хуже, чем кораблекрушение: обессиленная женщина, истекающая кровью, которую Ирма пытается зашить; синий младенец, которого нужно возвращать к жизни. И тот мертворожденный мальчик, которого Ирма положила однажды ему на руки, серого, крохотного… Идеальное личико, ручки, ножки, тельце, готовое жить, но обреченное стать безжизненным прахом. Заметив, как смотрит на него Лукас, Ирма решила в тот день, что освободит его от половой тряпки: вот он, сломленный мужчина. К черту лопату. Следующие роды будет принимать он, и сделает это прекрасно.

Поначалу Лукасу везло. Три роженицы, которым он помогал, неслись на всех парусах. Он стал увереннее, а Ирма даже снизошла до похвалы. Все шло отлично.

Даже превосходно. До Анны.

За две недели до срока ее малыш еще не принял нужного положения. Ирма этим воспользовалась, чтобы показать, как делается наружный поворот, – поначалу все пошло удачно. Но через несколько дней ребенок занял прежнее, поперечное положение. Возможно, даже собрался выйти плечом вперед. И все еще не передумал, когда начались схватки. Анна сперва подмела до конца пол, убрала разбросанные вещи. Муж отправился строить снежную крепость с сыновьями и соседскими детьми. Роды Анны всякий раз были для него пыткой, и он держался только на успокоительных отварах.

Снова начались схватки, и Лукас побежал за Ирмой: она нервно застегнула шубу, затянула шнурки, крепко сдавив ноги.

– Тут уж я сама, – сказала она, увязая в сугробах по колено.

Анна лежала в спальне на втором этаже. Она успела задернуть шторы, подготовить кровать, подкинуть дров в печку. Из-за схваток наружный поворот сделать уже было нельзя. Ирма накричала на Лукаса за то, что не пошел за ней сразу. Остаток дня тянулся без заметных подвижек. К ужину муж Анны заглянул узнать, как дела, и Ирма велела ему катиться подальше. Он увел детей ужинать к соседям. Нерегулярные схватки только выматывали Анну: она лежала как выжатое полотенце. Сердце у нее билось слишком часто, у ребенка – слишком медленно.

Ирма ждала одного: когда шейка матки откроется достаточно, чтобы попробовать повернуть плод внутри. Прием был опасный и чудовищно болезненный. Когда пришел нужный момент, она толкнула ребенка обратно в матку. Анна страшно вскрикнула и потеряла сознание. Воды хлынули, залив кровать. Если бы пуповина вышла наружу и ее пережало, ребенок остался бы без кислорода, но наружу показалась крохотная ладонь. Ирма обычно вслух описывала каждое свое действие, но теперь не проронила ни слова.

– Что случилось? – спросил Лукас.

– Хотел опыта, да? – ответила она резко. – То, что он поперечный, мы знали. Но чтобы рука уже вышла – такое я только однажды видела, и того раза мне хватило.

– Что будем делать?

– Лукас. Смотри на меня, Лукас. Тут или мать, или ребенок.

Лукас в ужасе бросился к двери, чтобы бежать за шурином.

– Нет-нет. Ни минуты нельзя терять. Ты – ее семья, решать тебе. Мать или ребенок?

Лукас открыл рот, но оттуда не вышло ни звука.

– Скажешь «мать», мы вытаскиваем малыша как попало, и быстро. Заталкиваем назад руку, поворачиваем внутри. Почти наверняка травмируем. Раздавим пуповину – конец. Повредим плаценту – будет кровотечение. Для Анны – мучение страшное, но она сильная, выдержит. У нее шансы хорошие. Скажешь «ребенок» – делаем кесарево. Это считай, что зарезать. У Анны шансов не будет.

– Мать, – прошептал Лукас.

Ирма осторожно завела руку обратно и поднатужилась изо всех сил, поворачивая ребенка. Она до того сосредоточилась, так крепко сжала зубы, что челюсть обозначилась даже сквозь морщины. Она нащупала пуповину и, хотя не могла точно понять расположение плода, сумела повернуть его головкой вниз. От давления на родовой канал схватки усилились, но Анна не приходила в сознание. Лукас поднял ее, чтобы сила тяжести работала на них. Анна весила как кирпичная стена.

Пришло время потуг. Тело Анны повиновалось естественному ходу вещей, но ему недоставало ее воли. Роды грозили затянуться, а ждать нельзя было ни минуты. Сердцебиение ребенка уже не прослушивалось. Ему нужно было срочно помогать выйти.

– Щипцы, Лукас.

– Щипцы? Я?

– Это дело врача. Давай. Ты тянешь, я толкаю.

Ирма навалилась Анне на живот всем весом. Лукас застыл с щипцами в руках, в ужасе, что может повредить головку и вызвать необратимые осложнения.

– Давай, Лукас, ну же, черт побери! Именем короля!

Она толкала, он тянул. Наконец маленькая, мокрая, серая, точно из фланели, девочка выскользнула рыбкой на руки своему дяде. Она не дышала. Он поднял ее за ноги, похлопал по попке – тщетно. Ни звука, ни движения, пуповина вот-вот перестанет качать кислород.

– Мертвая? – спросила Ирма.

– Мертвая.

– Ты знаешь, что делать.

Лукас перерезал пуповину. Иногда маленькие легкие начинают работать, когда внешний приток прекращается. Не на этот раз.

– Проклятье, кровь так и хлещет, – вздохнула Ирма, хлопоча вокруг Анны. – Живо рожай плаценту, или сама за ней полезу.