Герцог Овсянский, всегда готовый служить общему благу, предложил излюбленный рецепт всех бедняков его родной страны: кашу. Овес заглушал голод, придавал сил, а главное, кашу можно было есть и без зубов – вот почему к ней так пристрастился Филипп, двоюродный брат короля, лишившийся четырех передних в битве с лесом. Каша шла на ура, но мешки с овсом довольно быстро иссякли.

Тогда герцог Овсянский попытался восполнить недостаток продовольствия духовной пищей: весь обед или ужин он декламировал стихи. Не в силах больше терпеть, Лисандр попросил его лучше рассказать об обычаях его родной страны. Герцог сразу перешел к сути: обезглавливание, костры, виселицы, четвертование. Он описал, как хрустят суставы, когда рвутся сухожилия, как потрескивает горящая плоть и какой при этом смрад. У всех пропал аппетит, и только Лисандр просил добавки.

К концу декабря суп мало отличался от кипятка в чайнике, и прошел слух, что Марта думает нафаршировать кота. Тибо умолял ее вернуться к самым простым рецептам. Расстроенная кухарка утешалась старой поваренной книгой. По вечерам она читала ее вслух в нише за печью, где стояли две длинные и относительно удобные скамьи. Помощники взирали на нее как на гуру и впитывали каждое слово. Вскоре Тибо решил, что и Эме лучше проводить вечера в тепле у печи. Овид и Брюно, само собой, пришли за королевой следом. К ним присоединился Блез, потом Мадлен, а за ней Бенуа, имевший на нее виды. Пришла Элизабет послушать новую для нее книгу, пришел Гийом – из-за Элизабет. Лисандр с Лавандой – чтобы подольше не ложиться спать. Манфред – потому что боялся, не новая ли это секта, и заодно приглядывал за дочерью. Доктора Фуфелье и Плутиш делали вид, что интересуются рецептами, чтобы погреться у огня, Шарль с Матильдой – тоже.

Тибо решил, что на этих посиделках самое время вводить обязательное вязание, и никогда не являлся без рукоделия. Он с трудом набирал петли, упуская половину, без конца пересчитывал их, а нитки у него то и дело запутывались, будто издевались. Вязал он плохо, но вязал, и потому остальные тоже вязали. Когда овечья шерсть кончилась, перешли на ангорских кроликов. Когда и этой не осталось, вспомнили о козах.

Марта читала, водя пальцем по строкам. Остальные провязывали ряд за рядом, обсуждая сегодняшний рецепт. Все изобретали вариации, спорили об ингредиентах и пропорциях. Какой чабрец лучше для пулярки под соусом: дикий или лимонный? И сравнима ли пулярка с цыпленком, медленно откармливаемым на зерне? И не лучше ли заменить зерно овощными очистками? И от каких овощей? Они доходили до серьезных моральных дилемм: можно ли кормить куриц скорлупой их собственных яиц? А ощипывать индюка перед его собратьями? И по какому праву мы едим мясо? Заметки на полях поваренной книги множились.

В один из таких вечеров за обсуждением рагу, когда у всех уже текли слюнки, Тибо в очередной раз выронил спицы, и его вязание распустилось сразу на несколько рядов.

– Ну вы хоть иногда закрепляйте, сир! – обронил Овид.

Всякий раз, когда он смотрел, как вяжет король, у него чесались руки.

– Где Феликс? – спросил Тибо, будто не услышал.

Феликс изумлял всех своей сноровкой. Он вязал шапку за шапкой в надежде, что Лисандр будет их носить, но в конце концов раздавал обитателям дворца.

– Уже идет, сир, – сказал Блез, входя в кухню.

Блез привел с собой герцога Овсянского, который нервничал и был явно не в своей тарелке. Этой зимой герцог страдал ужасно. Помимо холода его мучило присутствие чужих людей. В курительной комнате ему казалось, будто его уложили спать на сцене. Вечеров за печью он избегал, боясь упреков, что его парик занимает слишком много места. На беду для парика, ниша была уже набита битком, и, когда в нее, согнувшись пополам, вошел великан Феликс, места для него не оказалось. Но все сдвинулись, потеснились, и Феликс кое-как уселся на самом краешке. Тибо встретил его как мессию и тут же передал ему свое рукоделие. Рулевой стал подыскивать слова, чтобы повежливее выразить свое недоумение:

– Чем это должно стать, ваше величество?

– Я еще не решил, – соврал Тибо: он замахнулся на носок. – Не люблю отсекать возможности сразу.

– Как насчет салфетки, сир?

– Бесполезно, в такой-то холод. Пустая трата шерсти.

– Грелка на чайник?

– Пускай. Главное, объясни мне, как вернуть все распустившиеся петли.

– С удовольствием, сир.

Блез тихонько кашлянул. Он приволок сюда герцога Овсянского по вполне конкретной причине. Такой, из-за которой в обычное время стоило бы просить у короля аудиенции. Но поскольку время настало необычное, Блез решил: пускай услышат все.

– Кхм-кхм. Сир, вы позволите? Меня беспокоит одна вещь.

– М-м? – протянул Тибо, не отрывая взгляда от ловких рук Феликса.

– Насчет моего дяди Клемана.

– М-м? – повторил Тибо.

– Насчет пожара в обсерватории, сир.

Тибо наконец перевел на него взгляд.

– Говорите.

– Думаю, сир, все согласятся: Клеман ставил свечи куда попало, так что обсерватория могла сгореть уже сотню раз. Однако наверняка вы и сами задавались вопросом, что же помешало Кеману покинуть ее, когда начался пожар.

– Еще бы, Блез. Я много об этом думал.

– Ответ, сир, в том, что дверь была заперта. Ее пришлось выламывать топором.

– Знаю, мне показывали. Может, Клеман спал? Или не смог двинуться из-за ожогов? Или от удушья? Или огонь помешал ему достать ключ? Или же – согласитесь, это вероятно – он не смог его отыскать в ворохе бумаг?

– Я вижу, сир, вы тщательно обдумали этот вопрос.

– Да, я много над ним размышлял.

– Проблема, однако, в том, что ключа в его кабинете не было. Я в тот же вечер побывал в нем вместе с Лисандром, как раз чтобы найти ключ. Так ведь, Лисандр?

Лисандр молча кивнул. Воспоминание было не из приятных.

– Не было ключа? Вы точно все обшарили? – спросил Тибо.

– Точно, сир, – подтвердил Блез.

Он замолчал, и пока одна половина присутствующих пыталась понять, к чему он клонит, другая боялась, что, кажется, поняла. Блез продолжил:

– Нет смысла напоминать, ваше величество, что дверь закрывается двумя способами, изнутри и снаружи. – После второй мрачной паузы он закончил: – И если снаружи, то речь идет об убийстве.

Тибо распрямился. Марта захлопнула поваренную книгу. Элизабет прикусила губу. Феликс бешено застучал спицами королевского вязанья. Сперва отравление Альберика, теперь – Клеман. Второе убийство? И кто мог это сделать? Зачем? Ответ был известен одной Эме. Она сразу знала, что Клеман был убит, как знала и то, что должна молчать об этом.

– Мои подозрения вновь разжег герцог Овсянский. Дорогой герцог, не хотите ли рассказать королю то, что вы сообщили мне сегодня утром?

– Не могу сказать, что хочу, но раз вы настаиваете… Ваше величество, я… Словом, незадолго до пожара я оказался у лестницы, ведущей в обсерваторию.