– Присутствие мужчины при родах – плохой знак, сир.

– Вот как? То же говорят о женщинах на судне. Но королева – живое доказательство обратного… Мы ведь выше предрассудков, верно?

– Речь не о предрассудках, сир. Обыкновенная статистика. Мужчина – это врач. Как правило, мы прекрасно обходимся без врача. А если он входит в комнату, значит, плохо дело. Значит, кто-то может отдать Богу душу. Мать, ребенок или оба вместе.

– Понимаю. Но если мужчина еще и акушерка, он ведь не укладывается в статистику? Если смотреть незашоренным взглядом.

– Хм-м… – Ирма недовольно скрестила руки. Чтобы ей навязали дилетанта – так же плохо, как расстроить короля. – Могу я спросить почему, сир? Почему он? Почему я? Почему родовспоможение?

– Я думаю сделать из него придворного врача, Ирма, а королева, как вы знаете, ждет ребенка.

– Он точно не успеет получить диплом, и потом, ваше величество, вы ведь только что доверили мне заботиться о родах королевы!

– Кто знает, Ирма, может, это не последние роды?

– Очень надеюсь, сир, но все же… А доктор Фуфелье? Доктор Плутиш?

– Они, к сожалению, сдают. У них устаревший подход, всякое нововведение они встречают в штыки.

– Ну а ваш матрос, разумеется…

– Способности Лукаса сильно превосходят его текущие обязанности, – твердо прервал ее Тибо. – Мне тяжело на него смотреть, мне все кажется, что передо мной – невозделанное поле.

– И какое у него сейчас поле деятельности?

– Он личный охранник королевы.

– А что королева, сир? Ее не смутит потеря личного охранника?

– Королева согласна. Она потеряет охранника и обретет врача.

Эма слишком хорошо знала цену свободы, чтобы вечно удерживать Лукаса при себе. Идею Тибо она поддержала сразу.

– К слову, Лукас сам родом из Рок-ан-Фай, – прибавил Тибо, надеясь, что землячество поможет склонить чашу весов.

– Вот как, сир? Хм-м. Раз так, я же и помогла ему явиться на свет. Как его фамилия?

– Корбьер.

– Корбьер… Лукас Корбьер, значит? По странному выражению лица Ирмы трудно было понять, что она подумала. – Это он там стоит? Верзила под кабаном?

Лукас спокойно и скромно стоял у дверей, настукивая пальцами по ноге какой-то мотив, – он сочинял про себя музыку от нечего делать.

– Мне кажется, он вполне доволен своим местом. И чья, кстати, это мысль, сир?

– Моя.

– Честно говоря, сир, мысль не блестящая.

У Тибо не оставалось больше сил, и он пустил в ход последний, ненавистный ему аргумент:

– Ирма, это моя мысль. И так уж вышло, что я король. Так что это мысль короля. А если у короля есть какая-то мысль, то это в какой-то мере приказ, если вы понимаете, о чем я.

Ирма удивленно уставилась на Тибо. Такие речи совсем не в его духе. Вид у короля был усталый, озабоченный, измученный, но совершенно непреклонный. Она выдавила из себя:

– Прекрасно, ваше величество. Само собой, ваши желания – закон. Но я надеюсь, этот ваш матрос осознаёт, во что ввязывается. Тропические бури – просто цветочки по сравнению с тройным обвитием пуповины.

– Спасибо, Ирма. Я ценю вашу помощь. Завтра же он отправится с вами.

Ирма Добрая тихонько посмеивалась за спиной своей землячки. У нее, слепой пианистки, был выдающийся слух, и она иногда развлекалась тем, что слушала чужие разговоры. Как только Тибо отошел, она спросила:

– Лукас Корбьер – это ведь тот самый гитарист?

– И что с того?

– О нем много хорошего говорят. Дай ему шанс.

– Как будто у меня есть выбор.

– Да и тебе удобнее: будет вместо тебя простыни менять, полы мыть. А если что, глядишь, и дорогу быстренько разгребет. Готова поспорить, с лопатой он дружит. Да и чемоданчик твой носить будет, а? Уже неплохо.

– Хм-м.

Ирма Сильная не спускала с Лукаса глаз. Глядя на него через дымную залу, она пыталась разгадать его характер. Лукас почувствовал, что на него смотрят, и тоже поднял на нее глаза. Он улыбнулся. На щеках показались ямочки. Ямочки! Точь-в-точь как у ее покойного мужа. Тридцать один год он слушался ее с полувзгляда. Ямочки Лукаса были для нее убедительнее королевского приказа.

– Хм-м, – проворчала она в последний раз, уже из принципа.

На время практики в Рок-ан-Фай Лукас остановился у Анны, своей старшей сестры. Он делил комнату с тремя племянниками и в свое свободное время охотно играл с ними в снежки. Мать навещала его тайком от отца, который по-прежнему на него злился. Он не мог простить Лукасу, что тот отказался от блестящей музыкальной карьеры, отправившись в плавание на «Изабелле». Госпожа Корбьер шла через весь город пешком, с пирожками, блинами или пирожными, а позже, когда погреба в королевстве опустели, – с банками маринованных кореньев. Она вязала крохотные распашонки, надеясь, что у Анны родится девочка. Присутствие рядом любимого сына было для нее как животворный источник посреди пустыни.

На деле, однако, свободного времени у практиканта почти не было. Нигде ему не доводилось гнуть спину так, как под началом Ирмы Сильной. Первым делом она заставила его отстричь косичку: «На моем судне корсарам не место». Пока Анна стригла брата кухонными ножницами, мальчишки дрались за то, кому косичка достанется. В итоге они нарастили с ее помощью хвост коту, а потом растрепали по всему дому. Темные волосы Лукаса теперь торчали во все стороны. Это также не понравилось Ирме Сильной, и она через все сугробы притащила Лукаса к брадобрею, распорядившись коротко: «Как у короля». И, хотя моряки любят ходить с непокрытой головой, Лукасу пришлось раздобыть себе шапку.

Ирма заставляла его утром и вечером расчищать наносы перед ее дверью, чтобы научить двум вещам: во-первых, что нет недостойной работы, а во-вторых, что выходных в их деле не бывает: акушерка приходит по первому зову и идет отдыхать последней. Лукас привык к вахтам, частенько откачивал воду из трюма вне очереди и столько раз вытирал за другими рвоту, что даже в метель без возражений отправлялся разгребать сугроб перед дверью. Ирма наблюдала за ним из окна, не понимая: то ли он ненормальный, то ли в нем и правда столько решимости.

Обычно обучение искусству родовспоможения длилось несколько лет, поэтапно, но у них в распоряжении была лишь одна зима. Притом суровая: стужа зажимала Рок-ан-Фай в тиски, отрезая дороги в один район за другим. Ирма никогда бы не призналась, но без Лукаса ей было не обойтись.

Меньше чем за три месяца он узнал о строении женского тела больше, чем самый прожженный сердцеед. Ночами, скрючившись за детским письменным столом, он корпел над неразборчивыми записями Ирмы. При тусклом свете свечи Лукас изучал простые роды, чудовищные осложнения, лекарственные травы, массаж, щипцы, извлечение вакуумом. Он зарисовывал разные стадии развития плода и готовых к рождению младенцев во всех возможных положениях. Водил в воздухе руками, тренируя наружный или внутренний поворот плода, а племянники следили за тем, как скользят по потолку тени от его движений.