Поэтому все тихо жались по углам, и по возможности, спали или делали вид, что спят. Даже Джон отошёл подальше, пристроился караулить у выхода. Каторжник сидел на его плече, поклёвывая Джона за ухо. Так он просил есть, но сухари закончились, а солонину птица не любила.

Казалось, даже Каторжник чувствовал общее настроение. Потому не чирикал, молчал, как сурок.

Все чего-то ждали. Ждать — единственное, что нам оставалось. Вон дурак Бен Ганн, не хотел сидеть на месте — и что с того вышло? Лежит теперь, сопит в одну ноздрю. Хорошо, хоть живой. Что с ним сталося? Кто знает. Очнётся — расскажет. Может, что полезное разведал.

Бен хорошо побродил. И не он один. Проглот вон тоже, гуляет где-то по острову. Как только «Морж» лёг набок, и мы бросили помпы, в трюме набралось много воды. Кот выбрался на сушу. Смешно было смотреть, как он ковылял, покачиваясь. Ничего удивительного — животное в жизни не было на берегу, и отсутствие качки сбивало с толку. Такова уж наша природа — приспособившись к чему-либо, мы не скоро отвыкаем от этого.

На берегу ему понравилось. Здесь было столько живности посочнее поднадоевших крыс. Проглот очень скоро покинул нашу компанию, скрывшись в высокой траве. Тут его и видели.

Мне бы кошачьи заботы. Пожрать, поспать. А тут сиди, жди у моря погоды. Чем ещё всё закончится.

— А можно меня не вешать? — спросил я, не надеясь на положительный ответ.

— Можно.

Вот так вот, просто. Как легко решается, жить ли бедному Бену или умереть… Странное ощущение испытываешь, когда судьба твоя находится в чужих руках. Некто берёт на себя божественную власть, и невозможно не преклониться перед тем, кто дарует тебе жизнь. Ведь одно его слово или движение — и ты перестанешь существовать. Дышать. Чувствовать…

А между тем, я ненавидел своего пленителя… Ненавидел, и восхищался им. Как восхищаются силой и снисходительностью льва, не разорвавшего тебя в своих угодьях.

— Можно. Ты должен убить Флинта. Или разрушить частокол.

Так просто. Раз плюнуть. Сменить казнь на зверское самоубийство. Весёлый выбор.

— Как я это сделаю? — задал я простой вопрос, не имевший простого ответа.

— То уж твои заботы. Яд, пуля, нож… Порох.

Ясно. Думай, Бен, выкручивайся, решай, кто тебя прикончит — Лавассер сейчас, Флинт позже, или один из двоих в финале.

— Согласен!

— Ха! — Горлопан захлопал в ладоши, словно я представление давал, и сейчас будет занавес. — Не спеши. Думаешь меня обхитрить? Заключим договор.

Почему он решил, что я соглашусь выполнить его просьбу? Очень просто. Он обещал мне оставить мою долю и даже добавить компенсацию за некоторый ущерб, нанесённый моему телу. На второй чаше весов лежал мой череп — в случае, если я откажусь, Ла Буш всё равно добьётся своего и захватит сокровище. Да вот тогда вместо доли я получу топором по шее. В лучшем случае.

Выбор был прост. И я согласился.

До темноты меня держали на палубе. За это время из обрывков знакомых слов и из увиденного воочию, я смог предположить, что произошло на «Победе».

Лавассер покинул «Дю Капп» немногим позже нас, потеряв при отступлении двоих матросов. Зато он прихватил с португальского корабля заложницу — жену вице-короля Гоа. Разумеется, лишённый всего вице-король не находил себе покоя, гоняясь за нами по всем волнам. В то время, когда Лавассер искал нас, Ди Эрисейра искал обеих. И судьба привела его к искомому. Вот только чем сии поиски должны были закончиться, ясно пока не было.

Лавассер и капитан Оливандер заключили союз против нас. Одной из причин их перемирия являлась красотка, похищенная у вице-короля. Она стала предметом торга. Граф Ди Эрисейра боялся, как бы его зазнобушка не пострадала в сражении, и попросил капитана прекратить битву. Оливандер не соглашался, пока надеялся на победу. Но когда подбитый «Ла вьерж дю Кап» застыл, как черепаха, капитан понял — несмотря на несомненное преимущество, может проиграть этот бой.

Канониры разнесли корму «Дю Капа», ранив архиепископа и убив двух матросов. Каракка застыла, уязвимая для пушек «Победы». Начались переговоры. У наших врагов была общая цель — уничтожить нас и отобрать сокровища. Граф Ди Эрисейра пообещал Ла Бушу хороший выкуп за свою жену, и часть от сокровищ по их возвращении. Он наивно полагал, что француз удовольствуется малым имея возможность получить всё.

Как мы увидели дальше, из их союза ничего путного не вышло. Жена графа осталась заложницей на «Победе». А сокровища… Псы всегда грызут друг другу глотки, стоит лишь начать косточку делить.

Мне было о чём размышлять, сидя под надзором на баке «Победы». Интересная всё-таки вещь, Судьба. Госпожа Фортуна. Взбалмошная девица с переменчивым настроением. Вот и сейчас её шутки привели меня к врагам, в такой тупик, из которого ещё поискать выход. Но я найду. Ведь моя госпожа любит меня именно за то, что я доставляю ей удовольствие своей глупостью. И потому в конце концов вытаскивает меня из таких передряг, что другим и не снились.

Вот кто надоумил меня испытывать духовое ружьё на часовых? Не она ли нашептала эту дурацкую мысль? Чтоб посмотреть, что будет, и повеселиться над моими приключениями.

Сидел бы себе в блокгаузе, ждал у моря погоды. Как все. Так нет, полез в пекло. Глупая неусидчивая натура, наследие от знаменитого деда. Ведь имя моё не Ганн. Я наследник великой фамилии. Вот только опозоренной мной…

Фортуна. Я избрал её своей госпожой с тех пор, как стал бродить по морям. Фрегат, на котором я был юнгой, носил её имя. Я влюбился в резную статую богини, украшавшую форштевень. Прекрасной богини со строгим взглядом и прекрасным телом, застывшим в стремительном порыве. Она словно пыталась оторваться от корабля, взмыть ввысь, насладиться полной свободой.

Фортуна стала моей путеводной звездой. Я уповал на неё, молился ей наравне с молитвами Марии и сыну её. Я звал её в трудную минуту, и она выручала меня, избавляла от бед. Но брала за это свою цену.

Такую, как я заплатил сегодня. И буду платить впредь, хочу я того, или нет. За всё нужно платить.

И за мою жизнь была названа цена. Час расплаты приближался, и я не знал, как буду платить. Отравить Флинта? Чем? Он пьёт мескаль с порохом, жрёт перец ложками. А тот яд, которым я располагал… Если бы Том не окочурился до сегодняшнего дня, я бы придушил его собственными руками. Тот часовой, на ком я испытывал действие ядовитой мази, прошёл мимо меня, похрамывая, правда, но без малейших признаков лихорадки. Что уж говорить о диком борове, нашем капитане. Его и пуля не берёт, сам видел. О кинжале и говорить нечего. Он его голой рукой схватит и сломает. Вместе с шеей дурака, поднявшего клинок.

Оставалось только проделать брешь в частоколе с помощью пороховой мины. Да уж где мне, в моём нынешнем состоянии, поднять бочонок и пристроить его на виду у всех к ограде.