Но я ж помню и другое, гребные суда были вытеснены парусными. Значит, можно – это два.

Осталось найти того, кто воплотит мутную идею. Естественно, средиземноморские мастера мысленно крутили пальцами у виска на предложение построить нечто среднее между гребным и парусным судном. Прямо свое отношение они выразить не смели, но никто такого не делает! Пришлось искать аж на атлантическом побережье корабельщиков.

Первый вариант был после проверки забракован и разобран. Теперь строили второй, улучшенный. Благодаря двухпалубной конструкции корабль мог дать бортовой залп из пяти крупнокалиберных пушек, а на близкой дистанции еще картечью из трех трехфунтовок. К тому же два двенадцатифунтовых орудия имели возможность бить прямо по носу. Вместо стандартных двух мачт предполагалось размещение трех с нижними латинскими и верхними прямоугольными парусами. Очень хотелось надеяться, что хотя бы через год это будет плавать, а не перевернется при первом же слабеньком шторме. Иначе все тщательно обдуманные планы превратятся в верблюжье дерьмо, тогда придется идти на запредельный риск. А я таких вещей крайне не люблю.

– И почему никто не работает? – интересуюсь, когда, миновав ворота, обнаруживаю толпу на пристани.

Мало того, что они не собираются оправдывать кормежку, так еще явно намечается потасовка. Стенка на стенку. И, судя по топорам, молоткам и прочему инструменту, здесь скоро будет весело. Очень вовремя заявился.

– Эти полулюди, не стоящие шакальей мочи, возмущаются, – говорит один из корабельщиков, показывая на двоих, распятых на стене.

– Кто не красномундирники, – произношу достаточно громко, чтоб слышали все, – отошли. Что непонятного, морда рябая? – вызвериваюсь на здорового обормота с палкой в руках.

Оспа здесь есть, но, поскольку практически все имеют домашний скот и ловят коровью оспу в детстве, болезнь чаще всего проходит в легкой форме. Про прививки против болезни тоже в курсе. Или это называется иначе? Втирают гной переболевших здоровым. Помогает, хотя изредка помирают. Но чаще просто кожу портит. Зато живы. Кажется, в Европе моего мира поумирало до трети заразившихся. Здесь парочка на тысячу.

Охранники все правильно сообразили и наезжают на не желающих торопиться. Бить не бьют, но теснят, и народ, ворча, отходит.

– Выстроились! В одну шеренгу! Живо сюда еще легионеров, – говорю сквозь зубы десятнику.

Тот моментально отправил одного из своих с приказом. Уж переспрашивать зачем, они не приучены.

Короткое колебание, и полулюди привычно разбираются по росту. Вид у большинства усталый, да все больше и без того в возрасте. В обозе молодые не служат. А жизнь нынче не сладкая. Почти три дюжины померли со времени попадания в плен. Кто от болезни, кто от работы или травм. Но две сотни еще осталось.

– Будьте готовы, если кто дернется – рубите, – приказал телохранителям. – Ты, – показываю на обезьяна, командующего построением, – ко мне.

Тот подошел почти строевым шагом, аж залюбоваться можно. Моих легионеров еще долго дрючить придется, прежде чем смогут повторить. А перестроение стрелков в бою требует немалой слаженности.

– Это твои люди, и ты отвечаешь за них, – говорю, глядя сверху, с коня. – Твои шакалы сбежали и пытались украсть лодку.

– Никто не пострадал, – хмуро сказал бывший начальник обоза. – За что их так?

Да, умирать они будут долго. На солнце. Проще было сразу головы отрубить. Но этого достойны воины, а не воры.

– А ты не знаешь? – спрашиваю с иронией. – Вы, – поднимаясь в стременах и обращаясь к полулюдям, – решили бунтовать? Что делают с рабами ваши хозяева в таких случаях?

– Мы не рабы! – крикнули из строя.

– Нет, – подтверждаю. – Вы не рабы. Вы падаль, не стоящая ничего и достойная стать исключительно удобрением для полей. Урсы отказались вас выкупать. Вы им не нужны. Не умерли в бою, значит, недостойны сочувствия. А мне зачем? Полагаете, много пользы от вас на работах? Кормят вас не хуже прочих, а толку почти нет. Теперь еще и сбежать надумали. Если б не прибежали рыбаки, ваши друзья и хозяина лодки убили бы. Я относился к вам как к людям. Но вы принимаете доброту за слабость. Еще раз спрашиваю, что в таких случаях делали зверомордые? Неужели никто не в курсе или языки проглотили? Это называется децимация! Каждый десятый раб при побеге в команде распинается. Не двое! Рассчитайтесь по номерам. Начали!

– Не надо, – быстро сказал обезьян.

– Не слышу!

– Первый, – сказал негромко стоявший на фланге. – Второй, третий, – пошло по шеренге.

– Стой на месте, Бидвэвэяш, – говорю негромко.

Он замер. Наверное, впервые услышал полное имя. Я тоже именовал его Бидом до сих пор.

– Сделаешь еще шаг, убью всех.

– Не делай этого. – В тоне Бида проскочила жалобная нотка.

– Можешь придумать причину?

– Чем я могу пригрозить, кроме лишения беседы? – изобразил наивность обезьян.

Гремя оружием, прибежали охранники. На верфь кого попало не пускают. Полную секретность не сохранить, если корабли через канал ходят, но пока в доке не особо разглядеть, что там клепают ударными темпами. А всем же интересно. И через пару дней дойдет до того, до кого нежелательно. Вот и приходится выставлять караулы.

– Ты правда думаешь, что я идиот? Ты за все время не сказал ничего интересного. Ни про прошлое вашего народа, ни про настоящее. С врагом не делятся информацией. Молодец. Только зачем мне пустая болтовня. Было любопытно, сколько еще способен молотить языком, не ответив, по сути, ни на один вопрос. Склады продовольствия через каждые шестнадцать миль? Это и так всем известно. Армия в «автономке» не больше двенадцати дней без реальной опоры? Может быть, ваша. Не моя. Зато теперь я знаю – симиа умны вопреки вашему виду и поведению. Возможно, не все, так и люди разные. Но недооценивать вас не стоит. Спасибо за урок. А сейчас ты получишь свой, чтобы помнил место.

Уже громко, для всех:

– Каждый десятый шаг вперед!

Теперь примчалась полусотня легионеров. Кажется, посыльный решил выполнить приказ с запасом. Эти встали вполне недвусмысленно, направив ружья на строй за спинами местной охраны. А сзади по-прежнему толпа, она стала заметно больше. Они поддержат с удовольствием. Полулюдей не любили гораздо больше, чем те этого заслуживали.

– Девятнадцать это нехорошо, – задумчиво говорю.

Сто девяносто семь голов на десять не делятся.

– Знаете, я передумал. Кому нужно просто распинать, когда можно развлечься. Что такое закон зверя, все помнят?

Ага, в курсе. Вон как посмотрели с ненавистью. Об этом мне рассказывал Пирр. Применяется не часто в качестве наказания для провинившегося подразделения. И для них страшнее всего, ведь убивать приходится своих же товарищей. Не зря в качестве палача у красномордых всегда обезьян. Нанести своему вред – позор.