– Я дочь короля. Христианского короля.

– А ребенок чей?

Торви молчала.

– Чей?!

– Одного человека. Не спрашивай, ты же все равно не знаешь.

Владимиру надоели ее секреты, стало противно, и он согласился:

– Беги, когда хочешь. А почему ты не можешь бежать днем?

– Днем рядом со мной всегда Старуха и другие женщины. К тому же сразу увидят. Нужно ночью. Завтра сделаешь вид, что ты много выпил и заснул…

Он сделал, вернее, действительно слишком много выпил и действительно заснул. Сквозь дрему слышал, как она поцеловала и легко, несмотря на свое положение, скользнула с ложа прочь.

А утром сообщили, что Торви попыталась бежать, но до рассвета не успела пробраться вокруг озера, видно, не подозревала, что то, что издали выглядит как лесная опушка, в действительности берег внутреннего озера. Она не дошла до монастыря, но не пожелала быть пойманной и вернуться обратно и бросилась в море.

Торкиль рассказал, что никакая она не дочь христианского короля, такие здесь никогда не бывали. Родила Торви Старуха, которая, возможно, христианка и, возможно, дочь какого-то короля. Но Старуха сумасшедшая, живет на острове очень давно, ее привезли рабыней с далекого юга. Все, что девушка наговорила Владимиру, оказалось давнишней выдумкой самой Торви, а ребенок у нее от Хеги, и боялась она не рабства будущего ребенка, а мести Хельги.

Монахи забрали тело Торви, чтобы похоронить. Никто не возражал, мало того, Харальд предложил и Старухе уйти в обитель, но та отказалась.

Все это показалось таким ужасным, что надолго отвратило Владимира от любых рабынь – опытных или неопытных.

Близость с Торви и ее трагедия отвлекли Владимира и от его собственных невеселых мыслей, и от трудностей на новом месте.

Добрыня ворчал, что князь и тут нашел себе проблемы с женщинами.

– Оскопить тебя надо было в детстве, что ли? Займись делом, наконец!

– Каким?

– Я в первый же день посоветовал тебе научиться у варягов всему, чему только научат, но ты вместо этого снова полез под юбки.

– Они ничему не собираются меня учить, я не подросток.

– Ты хуже. Тем хоть можно приказать или по шее дать, а ты делаешь вид, что чего-то стоишь, и надуваешь щеки. Орать на тебя при всех не могу и приказывать тоже, иначе уважать никогда не будут, но сделай хоть что-то сам!

– А как же то, что ты мне внушал все время?

– Что? – удивился Добрыня.

– Что я древлянский князь, последний из своего рода.

– Одно другому не мешает! Древлянскому князю тоже хорошо бы владеть мечом и знать, чего он хочет помимо того, чтобы щупать девок! Ты даже в Полоцке умудрился нагадить!

Владимир обомлел:

– Но не ты ли подбил меня на нападение на Полоцк?

– Мы ехали умыкнуть дочь Рогволода, а не насиловать ее и не убивать князя! Если бы ты просто забрал княжну и объявил ее своей женой, а не бесчестил, Рогволод согласился на это. Но ты залез на дочь и убил князя, нажив целых два княжества врагов.

– Почему два?

– Потому, что Новгород тоже не простит, прежде всего Ставр!

– И что теперь делать?

Все же Владимиру едва исполнилось семнадцать, рослый и сильный, он нуждался в помощи мудрого советчика.

– Думать головой, а не передним местом! И прекрати видеть только женщин, в мире хозяйничают мужчины!

Владимир словно проснулся. И впрямь чем целую седмицу занимался? Ночью развлекался с женщинами, а днем отсыпался. Разве для этого забрался так далеко от дома?

Какого дома, где у него дом?

Кто он вообще теперь такой?

В Киеве, где рос мальчишкой, его ждет смерть.

В Новгороде, где остался сын, тоже.

Он никому и нигде не нужен, живет в выдуманном мире, как жила Торви. Чем он лучше этой дурочки? Она объявляла себя дочерью короля, а он конунгом.

Удивительно, но в ответ на такие укоризненные мысли захотелось отомстить. Кому? Всем!

Ярополку, чья мать была законной женой, а не рабыней.

Рогволодовичам, которые имели право ему мстить.

Алохии, которая была верной и любящей женой, хотя ее об этом не просил.

Рогнеде, унизившей отказом.

Но чтобы мстить, нужно иметь силы или деньги. Второго нет и не будет, разве что добыть разбоем, как делают те, у кого они сейчас живут. Чтобы были люди, нужно стать настоящим викингом, безжалостным, способным повести за собой, а не прятаться за спиной Добрыни.

Вон как тот на носу драккара.

К берегу действительно подходил драккар, один из трех встретивших их, когда прибыли. Еще тогда Владимир обратил внимание на варяга, явно командовавшего на этом судне. Драккар куда-то ушел и теперь возвращался с добычей. Добычи было много, корабль тащил тяжелогруженую баржу.

Варяги на берегу приветственно кричали и размахивали руками. Вот за таким сильным и удачливым вождем они готовы отправиться куда угодно, даже на Полоцк, даже на Киев!

– Значит, я должен стать таким! – заявил сам себе Владимир. Что-то подсказывало ему, что это не так просто. Но иного выхода не было. Долго держать их в качестве гостей Харальд не будет, нужно либо утверждаться самому, либо садиться на рум к другому. Второе устраивало Владимира мало, натертые за два дня работы тяжеленным веслом мозоли еще не прошли. Лучше уж на нос драккара, чем за весло.

Первым он привлек на свою сторону добродушного Свана.

Взял меч, надел легкую и прочную кольчужку под просторную рубаху и встал в пару к Свану, чтобы потренироваться.

Тот с сомнением покосился на князя:

– Вольдемар, если я ударю, будет больно. Здесь всерьез бьются.

Владимир мог бы обидеться, ведь не давал повода усомниться в своей силе, хотя и повода ее продемонстрировать не было. Но князь не желал портить отношения с теми, с кем предстояло жить многие месяцы, он спокойно усмехнулся:

– Не жалей меня, лучше пожалей моих врагов.

– Ха! – хлопнул себя по бокам Сван. – Хорошо сказал, клянусь Локки!

У Свана же Владимир попытался расспросить о том варяге на носу драккара.

– Это Рагнар. Он силен и удачлив, но принес клятву Харальду. Видишь, сходил в набег.

– Это я вижу. Как ты думаешь, почему он так удачлив?

– Его боги любят.

Что и говорить, достойное объяснение. Но Сван тут же добавил то, что крайне заинтересовало Владимира:

– Все, кого Рагнар не любит, делятся на две части – тех, кто уже на том свете, и тех, кто там скоро будет.