– Как относиться к тем, кого ты обидел?

Рагнар ответил так, словно речь шла не о людях, а о надоедливых насекомых:

– Убить. Если ты не сделаешь этого, они придут, чтобы убить тебя. И тогда тебе все равно придется их убить! – расхохотался богатырь, довольный собственным остроумием.

– Рагнар, где ты родился?

– Там, – махнул гигант в сторону запада. – Далеко.

– А как здесь оказался?

– Надо было где-то быть.

Что и говорить, ответ исчерпывающий. И ведь переспрашивать не будешь, себе дороже.

– На Руси говорят, что лежачего не бьют.

Рагнар не соглашался:

– Бить нужно любого.

– Но если он слаб и беспомощен?

У варяга сомнений не было, он был во всем уверен:

– Самый слабый враг может метнуть тебе в спину копье. А если он слаб настолько, что и копье не поднимет, то надо помочь ему покинуть землю, так справедливей, чем оставить умирать или быть растерзанным зверьем. А если выживет, то вы все равно столкнетесь. Врагов убивают всех до единого, любой оставшийся в живых, даже если он еле жив, опасен.

Рагнар не привык говорить так длинно, потому после тирады об убийстве врагов надолго замолчал, словно израсходовав весь дневной запас слов. Только к вечеру он ни с того ни сего вдруг объявил Владимиру:

– Да, врагов нужно убивать всех до единого.

Сказал так, будто весь день продолжал начатый еще утром разговор.

Однажды Уве кивнул в сторону юго-восточной оконечности острова:

– Там живут странные люди.

– Чем странные?

– Молятся одному богу и не берут в руки оружие.

– Я таких в Киеве видел, они у моей бабки княгини Ольги подвизались.

Уве помотал головой:

– Эти здесь давно, твоей бабки и в помине не было, когда уже молились.

– И вы их не трогаете? В рабов не обращаете?

– А чего их трогать? Рабов и без того хватает, а эти безвредные, зато лечить умеют хорошо. Кровь останавливают, раны заживляют… Пусть живут. Хочешь посмотреть?

На следующий день Уве повел своего ученика в сторону от жилья варягов. По пути махнул рукой куда-то:

– Все там живут, а мы пойдем к особенному, он отдельно на острове.

Им действительно пришлось перебраться на меньший остров на небольшой лодчонке, которая наверняка пошла бы ко дну, не вычерпывай Владимир из нее воду берестяным ковшиком, пока Уве быстро греб к другому берегу. Проливчик узенький, утонуть не успели.

– Вон он. Авраамом зовут.

Человек в черном одеянии при виде приближавшихся варягов выпрямился, отложив в сторону широкий заступ, которым расчищал снег.

– Авраам, я привел к тебе…

Договорить Уве не успел, мужчина вдруг поклонился, но не ему, а Владимиру:

– Буде здрав, князь Владимир Святославич. Давно Русь тебя ждет, давно…

– Что? – обомлел Владимир. – Откуда ты меня знаешь?

Он растерянно оглянулся на Уве, мол, когда ты успел рассказать обо мне монаху? Но Уве и сам смотрел с изумлением, причем на Владимира.

– Ты и впрямь конунг? Я думал, Хитрый зовет тебя так в шутку.

– Я был новгородским князем, пока не бежал к вам.

– А будешь киевским и всей Руси. Идите в дом, у вас мокрые ноги, а ветер сегодня холодный.

Домом это можно было назвать с большой натяжкой, но там горел огонь, у которого можно высушить промокшие в протекающей лодке ноги. И ветер действительно ледяной с самого утра.

– Что ты сказал о том, кем я буду?

Но монах сделал вид, что не услышал вопроса князя, он протянул им по кружке с горячим напитком:

– Пейте. Я ждал вас.

– Ты знал, что мы придем?

И снова монах не ответил на вопрос, напротив, задал свой:

– Как твой бок, Уве?

– Гниет.

– Покажи.

Варяг подчинился требованию человека, рядом с которым казался просто великаном, подчинился, словно ребенок. Посмотрев на незаживающую рану на боку (Владимир даже не догадывался, что она существует), Авраам покачал головой и приказал сесть ближе к огню.

Он промыл рану каким-то снадобьем и просто выковырял ее середину. Князь видел, как потемнели от боли глаза Уве, но варяг не проронил ни звука, молча терпел, пока монах совершал свои действия. Тот приложил к ране какие-то травы, покрыл ее чистой тряпицей, мхом, перевязал длинной полоской и велел опустить рубаху. Снова протянул питье, но уже другое, и мешочек с травами:

– Это заваришь в кружке и будешь пить каждый день семь дней. А это распаришь и приложишь к ране завтра, а если нужно, то еще три дня. Если не полегчает, пришлешь его за мной. Сам не ходи. И не терпи зря, не в боли дело, сгниешь ведь.

Уве только коротко кивнул:

– Нам идти пора. Пойдем, Вольдемар.

– Останься пока здесь, не дойдете. Скоро ночь, завтра утром отправитесь. И окрепнешь немного.

– Дойдем…

– Тебе нужно лежать, а не ходить на холодном ветру.

– Дойдем, – снова твердо повторил варяг.

Монах поднялся, сокрушенно качая головой:

– Я провожу вас.

Обратно они переправлялись на другой лодке – прочной и сухой, монах набросил на плечи Уве большую медвежью шкуру, стараясь укрыть рану. Он помогал Владимиру тащить тяжелевшего с каждым шагом варяга, уже на их острове поинтересовавшись:

– Доведешь ли?

– Доведу! – самонадеянно пообещал князь и, конечно, ошибся.

Уве горел огнем, тяжелел с каждым шагом и немного погодя просто осел на землю. Тащить здоровенного варяга на своих плечах Владимир не смог, к тому же у Уве ранен бок. Пришлось затащить его за скалу, укрыв от пронизывающего ветра. Теперь предстояло решить – бежать ли за своими, пытаться вернуться за помощью к монаху или остаться рядом с Уве, пока тот не придет в себя.

Стремительно темнело, и Владимир выбрал последнее. Он не надеялся, что сумеет ночью найти среди этих скал место, где оставил Уве. Князь успел наломать хоть немного валежника и снести в кучу, но заварить траву, чтобы промыть рану и дать напиться варягу, оказалось не в чем. Они не собирались оставаться на ночь, потому ничего не взяли с собой. Жалеть об этом, как и о том, что не остались у монаха, бесполезно.

Все, что теперь мог Владимир, – поддерживать огонь и отирать пот со лба Уве.

А Уве становилось все хуже, он горел в огне и начал бредить. Тяжело терять наставника и друга, а вот нелепо тем более. Владимир уже ничем не мог помочь, как ни старался. Даже просто воды рядом не было, вернее, она была, но как найдешь в темноте, если не знаешь, где искать?