– Хочешь, я приготовлю тебе кофе? – улыбнулся Бен, усадив девушку на стул. Задержал руки на плечах Лавчайлд на несколько секунд… потом медленно убрал.

– Как тебя зовут на самом деле? Ведь Лавчайлд – только фамилия.

– Ребекка.

Он наклонился к ней, щекоча дыханием шею.

– Я буду звать тебя Бекки.

Лавчайлд затошнило от страха, в солнечном сплетении вновь сжался комок боли.

– Ты мне в какой-то мере симпатична. Хочешь услышать совет? Ты не сопротивляйся, главное. Расслабься. Не строй из себя амазонку, – Бен закончил готовить кофе, налил ароматный напиток в кружку и поставил перед Лавчайлд на стол. – Сильные женщины, это, знаешь, отвратительно. К ним тянутся слабые мужички. Для равновесия. Нет ничего более противоестественного, чем подобная пара.

Он наклонился к ней, подставляя свою улыбку, и Лавчайлд, хоть не могла даже оторваться от спинки стула, напряглась и изо всех последних сил залепила Бену оглушительную пощечину. Ее от ладони до плеча свело судорогой, рука повисла плетью, дрожа, но мужчина покачнулся и чуть было не упал – отскочил, спустя секунду, прижимая пальцы к покрасневшей щеке, однако, без малейшего удивления. Лавчайлд закрыла глаза. Вопреки обыкновению, она не чувствовала удовлетворения, хоть раздражение на этого ублюдка и поутихло. Но, в любом случае, рядом с ним ей все-таки было слишком непривычно…

Что ж. Говорят, Люцифер был светлейшим из ангелов, даже после падения он оставался хорош собой. Лавчайлд могла бы поклясться, что у князя лжи была точно такая же улыбка, как у Бена.

«…хреново.» – Подумала Лавчайлд, силясь не продолжать аналогию даже мысленно. Она и так понимала, что попала в ад. Незачем было самой себе напоминать. И тем более, незачем крутить в мозгу мысль, что грешники из ада не уходят.

Глава шестая. Лучший выбор

Луна командует потоками творенья. Но тело женщины командует не меньше.

Джеймс Хэвок, «Лихорадка белого мяса»

Спустя несколько дней, когда Лавчайлд вернули в камеру после очередного обследования, она вдруг обнаружила, что вместо колодок и смирительной рубашки ее ждут легкое хлопковое платье и настоящая кровать. С одеялом. Но девушку это не обрадовало: изменения означали только то, что теперь пленнице будет доставаться повышенная доза успокоительного. Никто не станет ей доверять – пока не доведет до полного одурения, когда даже ходить она не сможет. Лавчайлд закрыла лицо руками и рухнула на кровать. Прямо у нее над ухом раздался смешок, и девушка тотчас распахнула глаза, объятая ужасом – ей показалось, что над ней навис Бен. Но нет, его даже не было в камере. Или звук его смеха почудился ей, или донесся из устройства связи, которое, однако же, не было на виду. Возможно, его вмонтировали в кровать. Но Лавчайлд было плевать на это… если Бен не вздумает болтать с ней по ночам.

Нужно ли ей с ним переспать? Лавчайлд дрожала от одной мысли об этом. Он пугал ее уже не просто как слишком идеальный внешне мужчина – свои религиозно-невротические страхи девушка давно уже научилась преодолевать ради дела, но… Бен был противен ей из-за его природы, извращенной, подчиняющейся непонятным ей законам логики. От одной мысли, что он может овладеть ею, по всему телу Лавчайлд бежали мурашки. И то были не признаки дрожи наслаждения… Подобно героине Мопассана, легко вступая в связи ради удовольствия и денег, Лавчайлд не могла представить, как отдается врагу.

Лучше умереть, повторяла она про себя, лучше умереть.

Но Судьба нередко решает все по-своему, не позволяя людям даже заикнуться о том, что они для себя бы желали. Как говорится, хочешь насмешить Бога – поведай ему о своих планах.

Еще раньше, чем Лавчайлд решила, что если ее побег будет зависеть только от секса с охранником, то с вечным заточением (или скорой смертью) стоит примириться – и хоть раз, черт побери, выдержать испытание с расправленными плечами! – ситуация изменилась. С утра, перед обследованием, как обычно, ее повели в душевую. И, снова, по своему обыкновению, девушка после водных процедур подошла к запотевшему зеркалу, ожидая, когда оно сможет отразить ее.

Пар понемногу рассеивался, и вот Лавчайлд уже видела свои глаза, влажные губы, мокрые волосы, облепившие плечи, шею… Девушка улыбнулась. Нет, конечно, корни отрасли и форма бровей уже не изысканна, но она все-таки еще была хороша. Чертовски хороша. По ее просьбе ей начали давать именно те продукты, которые она просила (а Ребекка схитрила и назвала в том числе лакомства, которые давно хотела попробовать). Лавчайлд подняла руки, покрутилась перед зеркалом, приподняла груди, как если бы они были в лифчике, и снова улыбнулась, еще более довольно, чем раньше. Красавица. Она выжала волосы и перебросила их сначала на одно плечо, затем на другое. И подумала, что тут, взаперти, совсем истосковалась без мужского внимания. Как неосмотрительно она раньше не ценила своих поклонников, легко отвергала их – и если бы во имя целомудрия! А здесь… был только Бен. Худший вариант из всех возможных. Однако, Лавчайлд вновь благоухала – и была в восторге от себя. Ей нужно было куда-нибудь выплеснуть накопившуюся энергию. Она провела руками по своему телу, стирая последние капли, не успевшие просохнуть, и лаская кожу, оперлась одной рукой о бортик раковины, а вторую положила на лобок. И тут на ее ладони легли теплые – почти горячие грубые руки. Кроме Бена, они не могли принадлежать больше никому.

– Не растрачивай впустую, – шепнул он ей на ухо, и прежде чем расслабленная после душа Лавчайлд собралась с мыслями, легко перехватил ее за бедро, приподнимая и открывая себе путь.

– Нет, – успела шепнуть девушка, но Бен уже легко проскользнул внутрь, не встречая сопротивления от жаждущего распаленного тела. Лавчайлд дернулась, и рука Бена стиснула ее горло, мужчина прижал пленницу к себе, почти обездвижив. Не хуже, чем смирительной рубашкой.

– Мне больно!

Он не ответил.

Бывала в ней и такая мощь, но давно, так что она успела забыть. Лавчайлд не смотрела в зеркало. Сперва ей было противно и она пыталась представлять Гарри, но Бен совсем на него не походил. И спустя какое-то время девушка задрожала уже от осознания, что ею пользуется именно ее надзиратель – извращенец с дикими глазами колдуна. Ощущение предельного унижения превратилось в странное, дикое удовольствие, Лавчайлд начала выгибаться, насколько ей это позволяли крепкие объятья Бена, и тихо постанывать. Она хотела, чтобы он убил ее в момент наивысшего наслаждения – ей было так странно приятно, но после должно было стать стыдно и плохо. Девушка не