– Хотя о помощи меня никто и не просил, – пробормотала Лина себе под нос.

– И не жди, – оживленно сказал дед, решив, что она обращается к нему, – не каждый способен признать, что нуждается в помощниках!

– Дедушка, я вот просто думаю… Если я поддержу Егора, а он явно накосячит, получается моя помощь не на пользу, а во вред. Его надо успокоить, а я не знаю, как.

Она вертела в руках телефон так и эдак. Дед забрал сотовый и положил на стол.

– Э, милая ты моя, покой нам только снится! Ты главное не иди поперек совести.

Это только слова, подумалось Лине. Она досадливо поморщилась. То ли дед не понимает, то ли она плохо объясняет. В Егоре проснулся мятежник, воевать рядом с ним, на его стороне – счастье для Лины, – но поражение разведет их по разную сторону баррикад. Вот от чего она трепещет! Доверие лишь штрихами обозначилось в их общении, стереть его ничего не стоит.

– Да что ты мучаешься заранее, – улыбнулся дед, – ты позвони, поговори, у него другой настрой уже может быть, он, может, и с родителями помирился.

Она с горячностью схватила телефон. Тот забился в руке, сообщая о входящем вызове. Мама.

Раньше ее номер не был обозначен. Теперь Лина, прежде чем ответить на ее звонки, с болью и радостью одновременно смотрела на это короткое, мяукающее, самое главное слово – мама.

Горько-сладкое на вкус, оно давалось ей с трудом. Но Лина все чаще и чаще повторяла его, словно заново впуская маму в свою жизнь.

Они всегда говорили о ерунде: о погоде, уроках, одежде на будущий сезон. Лина не отказывалась теперь от подарков и денежных переводов. Ей в какой-то момент стало ясно, что маме хотя бы так хочется участвовать в ее судьбе. Ну пусть. Раз иначе невозможно. Мама больше не заикалась о том, чтобы Лина вернулась в Воронеж. Прежде шли такие разговоры, ведь ссылка на юг была только временной мерой, пока «молодые» привыкнут друг к другу, обставят новую квартиру и проч., и проч.

Самый сложный вопрос был решен с молчаливого согласия обеих сторон. Лине хорошо с дедом. Маме хорошо с ее новым мужем. Любить можно и на расстоянии, верно?

– Как делишки насчет любвишки? – Ласково, чуть заискивающе задала привычный вопрос мама.

Это была просто присказка, и все. Лина обычно вежливо смеялась в ответ.

А сейчас вдруг у нее вырвалось:

– Да не очень, мам. Трудности всякие.

– Ну в любви всегда трудно.

Мамин ответ прозвучал осторожно, словно она ступала по тонкому льду. Лина молчала.

– Линуся, ау, – внезапно перепугалась мама, – ты серьезно влюбилась, да? Ты наделала глупостей?! Или только собираешься?

У Лины вырвался истерический смешок. Мама все-таки остается мамой, несмотря на километры и новую жизнь. Волнение на том конце провода было неподдельным. Или она просто боялась преждевременно стать бабушкой?!

– Собираюсь, – снова хихикнула Лина, – собираюсь одному мальчику помочь.

– Ах, помочь…

– Ну да. Его родители прессуют, он из дома хочет уйти, так мы с дедом укрытие предоставим, как политическому беженцу! У нас тут как раз еще одна койка влезет, под умывальником куча места!

– Что это, Линуся? Откуда столько яда? Я, между прочим, предлагала твоему дедушке, чтобы вы переехали в нормальную квартиру. Мы с Митей…

– Мой дедушка – это твой отец, между прочим! А про Митю я слышать не хочу!

– Все, все, Линусик, я поняла. У вас там как, тепло уже совсем, наверное, да? Я тебе посылочку отправила, ну, дедушка знает, встретит. Там юбочки, маечки, все к лету. И нижнее белье. Ты ведь уже носишь бюстгальтеры?

Лине хотелось швырнуть трубку, как в старые добрые времена. А чего, собственно, она ждала?

Что материнское сердце поймет невысказанное, невыплаканное, непонятое?

Что сквозь расстояние пробьется нежность, вернется чувство защищенности, наивная вера в чудеса и во все хорошее, и земля под ногами вновь обретет твердость.

Лина не бросила телефон, но отключилась.

Договорить о белье можно и после. А сейчас ей хотелось высказать Егору, какой он дурак!

О нем заботятся, его холят и лелеют, и папа, и мама всегда рядом, и, как любые родители тревожатся, если он нарушает границы. Наказывают, да! Имеют же на это полное право!

Кажется, она здорово орала в трубку все это и еще что-то дополнительно.

– Да угомонись же, – услышала Лина его спокойный голос, – я уже решил, понимаешь? Я знаю, что делать.

– Уйдешь из дома? Уйдешь все-таки?

– Лина, ты можешь выслушать? Нет, давай так, завтра утром я все расскажу тебе и Мику.

Она подумала, что до утра поседеет.

– Егор, а тебя отпустят завтра-то?

– А я спрашивать не буду!

Вот этого она и боялась. Завинтили гайки, и трубу сорвало. То есть, крышу унесло. Он все-таки намерен сбежать!

– Я к тебе сейчас приеду, – категорично заявила Лина.

– Э…

– Не э…, а приеду! Сможешь выйти?

– Ну…

Ей стало смешно, и на душе полегчало немного. Будто она навязывалась на свидание, а кавалер не знает, как повежливей отказать.

Впрочем, примерно так и было.

Она его поцелует, вот что. Как мечтала давно. И пусть думает, что хочет!

Она приедет сама, и поцелует сама, потому что невозможно больше терпеть эти дружеские беседы, доверительные разговоры, потом внезапную злость, непонимание, скованность, а затем снова теплоту в голосе и улыбку, от которой появляются ямочки на щеках. Хаос! Полная неразбериха.

И тут еще его борьба за свободу?!

И кем тогда окажется Лина? Надеждой Крупской, распевающий рядом с мужем Интернационал? Соратницей и сподвижницей?

Ну уж нет!

Она его поцелует, и дело с концом!

Ни минуты промедления, иначе она бы просто передумала. Только этим обстоятельством можно объяснить нелепый наряд Лины. Она выскочила на свидание в домашних шлепанцах и старом спортивном костюме, в котором на корте уже стыдно было появляться. Разглядывая в автобусе заплаты, Лина вместо отчаяния вдруг почувствовала неудержимое веселье.

Пассажиры косились на взлохмаченную рыжеватую девицу, хихикающую в кулачок.

Ну и пускай!

Егор встретил ее на остановке. Уже зажглись фонари. В центре, где он жил, освещение было причудливым и многообразным: разноцветные кораблики, флаги, гирлянды на пальмах. Лина вскользь подумала, что давным-давно не выходила на улицу так поздно. Не с кем. И незачем.

– Побродим? – Предложил Егор, кивнув в сторону набережной.