– Еще понаблюдаем десять дней.

– Хорошо. Спасибо.

Из больницы я вышла словно оглушенная, сжимая пальцами лист бумаги со списком лекарств. Вытащив из пачки сигарету, нервно щелкнула зажигалкой затягиваясь. Пелена от первой волны эмоций постепенно спадала, и мозг начинал хаотично искать варианты решения возникшей ситуации.

Сев в машину подкурила сигарету, и приоткрыв окно, набрала номер сестры, передала ей все, что сказал врач.

– Оль, может, обойдется? Пусть другие таблетки назначат.

– А если нет? – затяжка сильней. – Ты понимаешь, что если ткани начнут отмирать, ты останешься инвалидом на всю жизнь.

– Но это большая сумма Оль, – в ее голосе прозвучали нотки начинающейся истерики и это подняло во мне едкую волну раздражения, захотелось схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть, спросив: нахрена она вообще связалась с этим наркоманским куском говна.

– Матери ничего не говори, я сама, – произнесла спокойно, после глубокой затяжки, подавляя в себе вскипевшую ярость.

Но разговор с матерью случился иной. Неожиданно. Приехав домой, я начала рыться в документах в поисках ПТС на машину, чтобы выставить ее на продажу. Кроме украшений машина была единственным более-менее ценным, что можно было дорого продать. А нашла документы на взятые кредиты. И прочитав их, поняла, что моя надежда после продажи машины добрать недостающую сумму займом в банке, рухнула, так и не окрепнув. Мне никакой кредит не одобрят это и так понятно, а матери уже не дадут с такой историей и доходом, ибо и так три незакрытых, еще и взятых под конский процент. А еще среди этих бумаг оказались еще результаты медицинских обследований матери и направление на операцию на сердце.

Опустившись на диван, еще раз перечитав договора и медицинское заключение отложив их в сторону, обреченно растерла ладонями лицо.

– Оль, я дома, – раздалось из коридора, вместе с хлопком входной двери и спустя пару минут мама вошла в комнату. Подняв голову, я не нашла в себе силы озвучить вопрос, просто протянула ей бумаги. Она поняла все сама.

– Оль, я не справлялась, а Алинке надо было оплатить семестр в университете, потом купить ей верхнюю одежду на зиму, а там уже и подошло время за второй семестр платить.

– Почему не сказала, что вы в долгах?

– Чтобы это поменяло, я плачу понемногу.

– От операции отказалась тоже из-за этого?

– Если бы я легла на операцию, то не собрала бы денег на взносы по кредитам.

– Очередь на операцию больше полугода, а после отказа бросают в конец списка. Мам, это сердце, это не рука, не нога, неужели ты не понимаешь?

– Я пью таблетки, не волнуйся, – да, конечно, видела я список прописанных ей препаратов и те, что лежали в аптечке. Не сходилось слишком много, она и в этом экономит на себе. Мне хотелось кричать, орать от безысходности. Я не успевала разгребать задачи, которые подбрасывала мне жизнь. Я снова не справлялась.

– Алинке нужна еще одна операция, платно. Пластины, которые ей поставили, отторгаются организмом. Я хотела продать машину, а остальное добрать кредитом. Но теперь надо искать другой вариант.

Повисшая пауза была оглушающей, а раздавшиеся всхлипы ударили по нервам. Выдержав причитания и слезы матери, рвущие остатки самообладания во мне, я, заставив ее выпить лекарства, вышла на балкон, прихватив пачку сигарет. Я не имею права на истерику, я должна держаться, я должна найти выход, хоть кто-то из нас должен сохранять холодную голову и трезвый рассудок. Телефон разрывался от сообщений Алинки, она, то просила прощения, то выдвигала бредовые идеи по типу « попросить деньги у Суханова».

«Даже не думай это сделать, если хочешь жить» – в итоге отправила в ответ, подкуривая уже третью по счету сигарету, пытаясь взять себя в руки, и подсчитать, сколько денег я смогу выручить за машину и оставшееся украшения. Но даже если я продам последние трусы, мне не хватит на операцию для сестры, не говоря уже об операции для матери. Взглянула на телефон, на нем опять несколько сообщений от Алинки, она писала о том, что Марк избил ее под дурью после того, как она сказала ему о беременности. А то я и так этого не поняла. И что последнее, что она помнит, как он столкнул ее с лестницы. И что она имеет право попросить у него на лечение. Овца бл*ть. Не поздновато ли для откровений сестренка?

«Забудь об этом! Не трогай осиное гнездо. Он просто тебя добьет. Не он, так его отец. Пойми уже, наконец!» Сука тупорылая хоть езжай к ней и телефон забирай, а то додумается же позвонить этому уроду.

Уже хотела ей набрать, но в этот момент позвонила Светка.

– Привет, подруга! У меня тут вечер свободный образовался, может, посидим, посплетничаем.

– Привет! Не до посиделок мне сейчас, – подкуривая очередную сигарету, произнесла на ее позитивное предложение.

– Что случилось? – голос Светки тут же стал серьезным, растеряв все нотки легкости. Пока выкладывала ей краткую версию всех событий, сходила на кухню за чашкой кофе и снова осела на балконе, облюбовав старую табуретку.

– П*изд*ц, бл*ть! – ее реакция была малословной, но искренней и отражающей всю соль ситуации. – Оль, у меня отпускные тут наклевываются, я займу тебе. Там, конечно, сумма небольшая, но все лучше, чем ничего. Я бы помогла тебе с кредитом, но не могу на себя оформить, сама еще не раскидалась с тем, что на машину брала. Может, еще, что придумать можно? А если всех знакомых обзвонить вдруг кто поможет?

– Ага, как ты думаешь, много кто даст в долг недавно откинувшейся зечке без работы? – Светка тяжело выдохнула в трубку. – Вот и я о том же. Ладно, не ломай голову, придумаю что-нибудь.

– Ты не теряйся только. Ладно? Я чем смогу помогу.

– Я знаю. Спасибо!

– И заходи в гости. Мое предложение все еще в силе. Есть бутылка красного в закромах, правда, сейчас, что покрепче надо, но что имеем.

– Спасибо, Свет.

Отложив телефон в сторону, я снова потянулась к пачке. Так и сидела, цедя уже остывший кофе и выкуривая одну сигарету за другой, смотря на потемневшее небо и думая о том, что подобное чувство безысходности и загнанности я испытывала лишь единожды, когда меня посадили, точнее, в момент осознания, что Влад не придет меня спасать, никто не придет, а сама я уже не выберусь. Тогда хотелось выть, плакать, заламывать руки и бросаться на стены, разбивая руки в кровь. Теперь же, я четко и ясно понимаю, что это не поможет и гораздо полезней включить мозг и думать.

Мать несколько раз заглядывала на балкон, предлагала ужин и просила лечь спать, в ее голосе слышались нотки вины и это подкашивало меня еще сильнее. Тогда два года назад мне казалось, что я попала в ад, сейчас понимаю, что лишь казалось.

– Я не хочу есть, спасибо.

– Утро вечера мудренее, дочь. Поспи. Может, что изменится завтра.

– Иди отдыхай, я еще посижу, – мама набросила на мои плечи куртку и больше ничего не сказав, скрылась за дверью.