Ник запнулся, пытаясь, видимо, сформулировать мысль.

— Помнить то дерево на полдороге к Хай-роуд?

— Какое дерево?

— Ну, как его… тополь.

Я тупо уставился на него. Причем «тупо» — это мягко сказано. Если бы рядом был автор какого-нибудь толкового словаря и он заметил бы выражение моего лица, то он достал бы карандаш и начисто переписал статью на слово «тупо».

— Ты что, в разных видах деревьев разбираешься? — не поверил я.

— Ну… я думаю, что это тополь.

— Такое высокое дерево с остроконечной верхушкой?

— Это не важно, — отмахнулся Ник. — Я ведь о том говорю, что там есть дерево. Так вот, я взглянул на него и подумал: «Вот оно, Древнее Дерево. С большой буквы „Д“».

— Что?

— В смысле?

— Что с большой буквы? «Древнее» или «Дерево»?

Ник задумался — без преувеличения — секунд на десять.

— Думаю, и то и другое. Но оно… оно было как… это было идеальное дерево, платоновский идеал дерева.

Из кофеварки эспрессо вырвалась струя пара, достойная Пантагрюэля. Сидящий внутри маленький человечек, постирав свои маленькие рабочие штанишки, решил воспользоваться миниатюрным гладильным прессом. Кап, кап, кап — три ароматные черные слезинки с грустью упали на металлический поддон. Господи, у моей кофеварки запор.

— Ник, — сказал я, — где ты так накурился?

— В «Красном фазане».

— А на встречах болельщиков «Брэдфорда» всегда травку курят?

В его глазах загорелся странный огонек.

— Знаешь, там была… одна женщина… ее звали Фрэн. Она пустила по кругу трубку. Она обалденная. Потрясающие вещи рассказывала.

— О деревьях?

— Обо всем.

— Она болеет за «Брэдфорд»?

Ник задумался.

— Э… не знаю. Какая разница?

Вот тогда-то я и забеспокоился. Никогда такого не было, чтобы Ник не знал об отношении собеседника к «Брэдфорд Сити». Возможно, он единственный в мире человек, дававший в газету «Знакомства» объявление, в котором в качестве главного требования значилось «обладание сезонным абонементом на матчи „Брэдфорда“». А чего стоит история с «Кек Подд 502»! Можете понимать слова «Кек Подд» как угодно, но на самом деле это имя игрока, который провел больше всего матчей за «Брэдфорд» (да, вы угадали, именно пятьсот два матча). Так вот «Кек Подд 502» вытатуировано у Ника над голенью (там особенно больно делать татуировки, но это подчеркивает твердость характера и преданность клубу). Я чувствовал, как земля уходит у меня из-под ног.

— Ник, — забеспокоился я, — ты в порядке?

Ник пристально посмотрел на меня таким американским взглядом из серии «для меня очень важно твое мнение» и сказал:

— Гэйб. Я более чем в порядке. Я в полнейшем порядке. Я…

Он замолчал в нерешительности и уставился в пол, будто там можно было отыскать точное определение. Под столом валялся его тапок. Ник взял его и поднял над головой на вытянутых руках, как львенка Симбу в мультфильме «Король Лев».

— Я — Зибиди! — подытожил он.

Затем подпрыгнул, выронил тапку и, раскинув руки в стороны, попрыгал вон из комнаты. Потом обратно.

— Из «Магической карусели».

Тем же утром (где-то в начале третьего) я не мог найти Иезавель. Я искал ее, чтобы показать только что купленную в зоомагазине когтеточку — это часть специальной программы по переключению ее злости с людей на что-нибудь другое. Правда, я пока не особенно в этом преуспел: это уже третья когтеточка, а что касается неимоверного количества заводных мышек, пушистых шариков на ниточке и подвешенных к столу пауков, то и к ним Иезавель не проявила ни малейшего интереса. Впрочем, новая когтеточка пропитана кошачьей мятой, так что надежда есть. Но я не мог найти Иезавель ни в квартире, ни на улице. Даже подумывал написать какое-нибудь слезное объявление наподобие тех, что висят на каждом углу в Лондоне; что-нибудь в таком духе: «Потерялось животное. Пол: женский, цвет: черепаховый, когти: смертоносные, характер: маниакальный, особые приметы: убийца. При обнаружении приближаться исключительно в брезентовом защитном комбинезоне». Но я всегда считал, что писать такие объявления — значит допустить, что кошки уже нет в живых. Опасаясь худшего, я дошел до хорошо знакомой любому кошатнику переломной стадии, когда мечешься между абсолютной безысходностью и праздными размышлениями о том, какого котенка взять; и тут из комнаты Ника вполне отчетливо донеслось тихое мурлыканье.

Сначала я подумал, что это какой-то акустический мираж, вызванный отчаянием. Во-первых, Иезавель никогда не мурлыкает. Она, естественно, умеет шипеть, как змея или как проколотая шина; когда ее вытошнит, она издает отрывистое «мяу», которое, по-моему, означает: «Ну а убирать кто будет?» Мурлыкать — это совсем не в ее натуре; может, она даже родилась без органа, отвечающего у кошек за мурлыканье. А во-вторых, Ник не очень-то любит Иезавель. Это один из тех людей, которые в принципе не понимают идею совместного существования с животными. Я иногда задаюсь вопросом, не являются ли причиной агрессивности Иезавели те отрицательные флюиды, которые испускает Ник в ее направлении. В общем, мне сложно было поверить, что Иезавель находится в его комнате и тем более, что ей там нравится. Но мурлыканье не утихало. Я приоткрыл дверь — осторожно, чтобы она не смогла улизнуть, — отодвинул две тарелки с остатками бутербродов с картошкой в мундире (чтобы Ник что-то съел, это что-то должно находиться между двумя ломтиками хлеба; у него есть даже такое блюдо, как бутерброд с мясным пирогом, хотя я бесчисленное количество раз пытался объяснить ему, что мучные изделия — это, в сущности, хлеб). Отодвинув тарелки, я заглянул в комнату. Там, посередине кровати, сидела, подобрав под себя конечности, слегка обескураженная Иезавель. Напротив нее, подобрав под себя конечности, сидел жутко сосредоточенный Ник. И мурлыкал.

Перестав мурлыкать, он повернул голову ко мне.

— Я с ней разговариваю, — заявил Ник. — Она несчастна. Она хочет быть тигрицей. И оглашать рыком джунгли.

Он посмотрел кошке прямо в глаза и мяукнул. Потом еще раз мяукнул. Потом замолчал. Иезавель бесстрастно взглянула на меня.

— Она говорит, что видит во мне родственную душу.

На мгновение воцарилась тишина. Ник повернулся ко мне и спросил:

— Гэйб, а ты не знаешь, где бы мне взять дудочку?

— Понятия не имею, — ответил я. — У Иезавели спроси.

Он кивнул в ответ, спокойно и без тени иронии — это был кивок из серии «хорошая мысль, кстати», — и опять повернулся к кошке. И получил от Иезавели лапой по лицу.

Ой, не знаю. Беспокоит меня все это. Может, конечно, он просто дурака валяет, но, поверьте, романтические отношения с деревом, утверждение себя в роли Зибиди и разговоры по душам с кошкой — это верный путь к безумию.