– Обычно все-таки близкие обращаются.

– Начинайте, – говорит.

Рубик пытается рассмотреть его лицо, но клиент развернул коляску так, чтобы сидеть спиной к окну. Солнце спускается к морю. Контуры человека перед ним напоминают огромную замочную скважину. Далеко внизу город с белесыми крышами. Ровные линии разбиваются кронами деревьев. Рубик замечает на одной из узких улиц медленно двигающуюся темную точку – грузовик, следит за ним взглядом.

– Однажды мы с приятелями угнали автомобиль. Среди нас был один мальчик. Кстати, не знаю его имени. Потом его все стали называть «Уж», потому что как-то раз в беседке, где мы собирались, обнаружилась змея. Я, кажется, первый ее заметил, краем глаза – мне показалось, что в углу лежит скомканная магнитофонная лента. Только спустя несколько минут я спохватился – откуда ей тут взяться: еще вчера вечером ничего такого не было. Вгляделся, вскочил и все остальные тоже. «Не приближайтесь к ней!» – кричат. В одном углу змея, в другом – все мы. А тот мальчик тогда подошел к ней и взял в руки. Говорит мне – я рядом стоял: «Она безобидная. Хочешь дотронуться?» Я протянул руку и помню, что мои пальцы в паре сантиметров от нее – застыли. Будто воздух между ними и существом, которого я пытался коснуться, стал плотным и колючим. Я думал, что «потемнело в глазах» – просто такое выражение, но почувствовал именно это. Словно вокруг сумерки и все в них стало серым и зыбким. Я зажмурился и двинул руку вперед. Змея оказалась на ощупь сухой, теплой и немного шероховатой.

Так вот, Уж однажды пригласил нас поездить на машине. Сказал, к ним приехал его дядя и готов нас покатать. Раньше мы у Ужа дома никогда не бывали. Мы пришли к нему, он нас встретил у подъезда. Машина стояла у них под окнами – длинная такая, горбатая, со стальной фигуркой мчащегося зверя на капоте. Уж принес с собой ключ. Помню, мы увидели брелок и ахнули – там такой же зверь мчался. А Уж так неторопливо обошел двери, каждую открыл, говорит: «Садитесь, располагайтесь». Я его спрашиваю: «А посигналить пока можно? Или хотя бы руль покрутить». Уж мне: «С ума, что ли, сошел?» Ждем дядю. Пять минут, пятнадцать, полчаса. Кто-то предложил Ужу за дядей сходить, напомнить ему. А тот: «Нет, дядя у меня такой, что лучше его не беспокоить». Стали ждать дальше. Никто не приходит. И тогда Уж говорит: «А зачем нам этот дядя вообще сдался? Я вас сам покатаю, даже еще лучше. Меня брат в прошлом году водить научил». Нам поначалу не по себе стало. Спрашиваем: «А тебе за это ничего не будет?» Уж: «А мы быстро». Оставался нерешенным только один вопрос: Ужа за рулем могли заметить и остановить машину. Но мы нашли выход. У одного из нас отец работал в полиции. Этот наш знакомый сбегал домой и вернулся с форменной фуражкой и синей рубашкой с погонами. Рубашка была Ужу сильно велика, а фуражка съезжала на переносицу, и приходилось ее поднимать. Уж достал из кармана штанов солнцезащитные очки и надел их, потом сел за руль и сказал: «Можно ехать».

Выехать со двора удалось не сразу. Двигатель дважды глох, и один раз машина дала задний ход вместо переднего. Уж нас успокоил, объяснив, что просто немного отвык за те месяцы, что не водил машину. Наконец ему удалось вырулить на улицу, и дело действительно пошло лучше. Недалеко от нас проходило шоссе. Улица вывела прямо к нему. Близился полдень, дорога была почти пуста. Со стороны Ужа были дюны; я сидел рядом с ним, со стороны моря. Мы набрали скорость и мчались, открыв окна. Два ветра врывались в машину. В одном был сухой песок, в другом – соль.

– И вы говорите, что не знаете, как звали того мальчика, Ужа?

Рубик качает головой.

Анонимный клиент. Частичная потеря памяти. Единственное посещение.

* * *

Рубик стоит на перроне, листает блокнот, делает в нем пометки. Мимо проносится электричка. Ее освещенные окна похожи на пленку фильма, в котором пытаешься разглядеть каждый кадр, но сделать это, по определению, невозможно. Вспышки света искажают фигуру Рубика: в его груди черная пустота, выше – провал, за которым нет ничего, даже цвета. Электричка уезжает, и он снова выглядит как обычно, только волосы растрепались от ветра. Потом прибывает поезд Рубика, и он заходит в вагон.

Стопка одежды лежала на кровати, как его и предупредили. Уоррен разделся догола, сразу же собрал снятую с себя одежду в толстый пластиковый пакет. Надел новые трусы из стопки – с них была предусмотрительно срезана раздражавшая кожу внутренняя этикетка, потом натянул бежевую водолазку-гольф, мешковатый бежевый же пиджак – придется свыкнуться, брезентовые, цвета хаки, брюки с накладными карманами на коленях и – это он оставил напоследок – эластичные носки до верха щиколотки: черные в тонкую белую полоску. К ним прилагались синие лакированные полуботинки. Конечно же, его размер, конечно же, в правом полуботинке – супинатор, специально подобранный по рецепту: его врача, из «той» жизни рецепту, то есть, налицо упущение. Надо сказать, и у них не бывает ста процентов, хотя, конечно, очень близко. Пиджак не выглядел новым. Уоррен поднес к носу рукав, принюхался – даже запах стирального порошка, если и был, то выветрился. Стараясь не обращать внимания на поскрипывание подошв, Уоррен подошел к окну. Пока он здесь осваивался, успело стемнеть, за плоскими крышами блестела вода залива; ярко освещенные прожекторами подъемные краны портовых причалов казались руками фокусников, за мгновенье до того, как в них появятся шелковые лоскуты, белые птицы, золотые монеты.

Уоррен вспомнил про записку – пошаговая инструкция, набранная мелким кеглем. На сегодня осталось выполнить последний пункт, а потом – ждать. Уоррен взял с кровати пакет с одеждой и направился к выходу. Квартира была самой обычной – не за что зацепиться. Это специально так – «питательная среда». На журнальном столике, правда, лежал National Geographic за тот самый, 1997 год – снежную равнину на его обложке пересекали следы какого-то крупного зверя. «Наверное, пришлось ограбить муниципальную библиотеку», – Уоррен хихикнул, но тут же посерьезнел, выпрямился.

На вешалке висели темно-серый плащ и такого же цвета фетровая шляпа. Ключ был в правом кармане плаща. Уоррен вышел на улицу. Похолодало, он ежился, втягивал голову в плечи – про шарф они там забыли. Долго ждал трамвая, потом ехал до предпоследней остановки. Шел проулками, мимо темных длинных строений – то ли ангары, то ли ремонтные цеха, кто их при таком освещении разберет. Наконец, дорожка, покрытая расползшимся асфальтом, привела его к заливу. На гальке штабелями были сложены покрышки. Зажигалка нашлась в левом кармане. При свете ее пламени он обнаружил невдалеке пустой деревянный ящик, ударил по нему несколько раз ногой, собрал разломавшиеся доски в кучу. Инструкция была в пакете, в застегнутом на пуговицу кармане рубашки. Он достал ее, быстро развернул и поджег. Смотрел, как в огне занимаются деревяшки. Когда костер разгорелся, Уоррен огляделся и бросил в него одежду, сверху пакет. От костра пошел запах паленой шерсти и плавящегося полиэтилена, ветер тут же унес его вглубь, к ангарам.

* * *

«…и больше никакой информации», – говорит Брайан. Уоррен знает, что никакой тот не Брайан. На приколотом к кителю пластиковом бейджике значится лишь «майор Д.». Им нельзя разглашать свои имена. «Брайан» – это чтобы облегчить коммуникацию, установить связь. Уловка и уступка. Брайан берет со стола маленький серебристый пульт. В комнате становится полутемно; в ее дальнюю стену упирается луч света из подвешенного под потолком проектора. На экране лицо крупным планом. Правая его сторона неподвижная и гладкая. Левый уголок губ свисает вниз. В кадре появляется ложечка с йогуртом. Человек следит за ее приближением левым глазом, открывает половину рта. «Выздоровление если и возможно, то будет очень медленным, – продолжает Брайан, – а для нас необходимо восстановить картину происшествия. В конце девяностых он был нашим лучшим агентом, самым опытным и осторожным. Его направили на спецзадание в N. По нашим данным, туда должен был прибыть курьер и передать заказчику некий пакет, конверт, небольшой такой, – Уоррен вопросительно смотрит на Брайана. Тот делает вид, что не замечает его взгляда. – Что-то пошло не так. Заказчик на встречу не явился, курьера оглушили и ограбили, а он, – Брайан кивает на экран, – был обнаружен в больнице вот в таком состоянии». Кадры на экране, закончившись, возобновляются. Ложка с йогуртом возникает снова и снова. «Нам крайне важно знать, что он видел. С ним работали лучшие неврологи. Наши аналитики разработали модели возможного развития событий в тот вечер. Ему показывали короткометражки-реконструкции прямо на внутренней стороне век, параллельно проводя МРТ головы. Эксперты исследовали реакцию его мозговых центров на каждую из них – всё глухо. Единственное, что удалось из него выудить, – воспоминание: некий человек в полосатых носках, – Брайан морщится, – непонятно, кто он, в чем была его роль и была ли она вообще. Может, просто прохожий. Он помнит только эти носки, ну и вообще, во что тот был одет, походку – вот и всё. Опять же, смоделировали ситуацию. Выход один. Если нельзя восстановить происшествие в воспоминании, остается поместить воспоминание на место происшествия и посмотреть, как будут складываться события». Брайан поднимает брови, делает паузу. «Выбор пал на вас, Уоррен».