Он упирается лбом в зеркало и вздыхает так, словно прожил тяжелую жизнь. Убедившись, что отец ушел прогуляться после очередного скандала, выходит из ванной комнаты, садится за стол, молча опустив голову, и неподвижно смотрит в тарелку. «Мама, но ведь я люблю ее. Очень! Неужели ты не можешь этого понять? Вот ты когда-нибудь любила по-настоящему? До дрожи?..»

Пашке исполнилось 17 лет — время безоглядных чувств, когда под ногами не видно даже собственной тени. «Юлька… она… она просто нереальная!» О рыжей бестии он может говорить часами, взахлеб, так, как я мечтала, чтобы обо мне говорил Паша. Влюбленность шлейфом тянулась за ним, как аромат легкого фруктового парфюма. Я не могла его ругать и уж тем более приказать расстаться с девушкой. Пусть сам принимает в жизни решения и сам несет за них ответственность. К тому же не у каждого человека из чувства — маленького зернышка — прорастает цветок любви. Почему? Потому что зерно в безопасности — оно спрятано в душе, а цветок, чтобы раскрыться, должен бороться с почвой, камнями, скалами. Он должен пробиваться к солнцу — источнику света. Любовь — это всегда преодоление.

Слава лишь тенью существует в семье. Творчество захватило его целиком. А я спокойно смотрю на будущее, без прикосновений к былым мечтам. Раньше я точно знала, чем заполнить свое время — балетом и любовью. Мне казалось, что я смогу менять жизни людей посредством искусства, жить вдохновенно и хорошо. А сейчас на горизонте виднеются пустые дни, в которые мне нечего вложить, кроме заботы о сыне и муже. Пока глаза моргают, надо дышать, надо жить, надо видеть… хотя бы своих близких.

Я вижу, что Слава начинает меня жалеть. Нет ничего хуже, чем то, когда твой собственный муж смотрит на тебя печально и едва не плачет от былых воспоминаний. Зеркало демонстрирует мне героиню программы, в которой женщин переодевают модные стилисты. Только сегодня, спустя 25 лет совместной жизни, я задумалась об изменах. Интересно, был ли у Славы кто-то на стороне? Мысль, как ни странно, не щекотала мои нервы, а прозвучала точно так же, как и сотни других. А Пашка сияет при виде Юльки. Я вижу, как они сплетают под обеденным столом руки, как целуются в подсобке, как смотрят друг на друга и благодарю того, кто живет выше нас, за то, что мой сын любит страстно и увлеченно. Это счастье, за которым многие готовы отправиться на край света.

Я изменила Славе. Один раз. «Долгоиграющая пластинка» была прервана звучанием нового инструмента… Он преподавал нашему сыну игру на саксофоне. Когда мужественный голубоглазый мужчина с седыми висками прикасался к перламутровым клавишам, то мне казалось, что именно таким сейчас мог бы быть Паша. Боже мой, иногда мне так хотелось, чтобы память начисто стерла воспоминания о нем. Или же если бы между нами тогда ничего не случилось, если бы он продолжал встречаться с другими и не касался моего тела, то, быть может, я бы и не провела свою жизнь в вечной тени былой любви. Но чему быть — того не миновать. Музыкант был чувственным, нежным и безумно эгоистичным. Мужчина с зеркалом. Он безумно гордился своим сыном — ровесником Паши — и все время повторял, что его Женя — вице-президент. Конечно же, я сострила на эту тему, сказав, что даже в супермаркете есть вице-президент, заведующий изюмом. Его необузданные эмоции тут же проявили себя, он с важным видом позвонил в супермаркет и попросил к телефону вице-президента, заведующего изюмом. Ответ его не утешил, а лишь поставил точку в наших наигранных отношениях, так как в его представлении умная женщина либо закоренелая стерва, либо перерожденная Жанна д`Арк. Вся беда в том, что девушка на другом конце телефона вежливо поинтересовалась: «Какого вида? Упакованного или развесного?» Вся эта измена была одновременно комична и трагична. А саксофон мой сын забросил на чердак… Жаль, что в доме теперь звучит либо тишина, либо барабанная дробь через колонки компьютера.

Многие готовы принять все, что угодно — любовь под видом секса, дружбу под прикрытием сплетен, веру под модным лозунгом, но только не самих себя… Как странно спутаны мои мысли — то они вгоняют меня в тень жизни, то выводят на яркий свет.

По утрам мне нравится быть помощницей Бога. Я открываю окно и крошу голубям белый хлеб. Наверное, точно так же кто-то сверху посылал утомленным путникам «небесную манну». Мы о многом не догадываемся. Ведь голуби не додумались поднять головы и увидеть меня, выглядывающую из окошка на пятом этаже. Они принялись клевать, воркуя о чуде и вере. Человеку, в отличие от всех других представителей планеты, помимо души, дан дух, поэтому только когда обретается смысл жизни, мы осознаем значение слова «счастье». И оно не бывает мужским или женским, юным или зрелым, постоянным или редким. Это просто принятие мира в себе. Я не хожу в церковь, потому что она построена человеческими руками и под влиянием политических взглядов. Я не посещаю модных нынче психоаналитиков, потому что они кивают в ответ, говорят прописные мудрости, но не способны услышать тихий плач моей души. Я не обиваю пороги ясновидящих и священников, потому что предсказывать мне нечего и прощать меня не за что. Говорят, что если вы нашли умиротворение и приняли себя, то вам больше нечего искать. Да что там рассуждать, человек — всего лишь попытка быть…

Я осознала себя, но не нашла умиротворения, не воплотила себя в этой жизни. Эмигрировала вместе с Пашей в другое измерение и просто существовала под тенью жизни. Саксофон. Не поверила своим ушам, когда услышала, как из комнатки Павлуши доносятся звуки его мечты. Не может этого быть… Сын снова прикоснулся к инструменту. В последнее время у него грустные глаза, философские мысли и одни эскизы на рабочем столе. Я пробовала поговорить с ним по душам, но на все мои попытки был дан высокопарный ответ: «Мама, не мешай мне реставрировать желания». Маленький мальчик стал взрослым человеком, закаляющим свои чувства и уже способным поднять гири неудач и поражений. Он расстался со своим рыжим увлечением и стал создавать одежду. Началось все с того, что его Юлька работала фотографом в глянце и однажды пригласила Пашу на съемку моды. Увидев, как модельеры презентуют свои коллекции, он не удержался, на следующий день купил ткань и тем же вечером приступил к созданию наряда. Откуда у него взялась такая прыть к моде, мы с отцом понять не могли. Думали, хочет покрасоваться талантом перед Юлькой, отец от злости покраснел, а я лишь улыбнулась. Любовь, даже неразделенная, всегда самодостаточна, и всегда она направлена на благо искусства. Я не смогла стать Уолтом Диснеем, который ребенком замучил сову и с тех пор решил оживить животных в мультиках. Я замучила и не оживила свою любовь. Мой врач говорит, что единственная часть человека, лишенная способности самовосстанавливаться — это зуб. Не соглашусь. Если однажды душа уходит в тень, то на свет ей выбраться крайне нелегко.

Слава спокойно читает газету, курит, выпуская свои фирменные колечки дыма, и нервно комментирует очерки молодых и глупых (по его мнению) авторов. Смешные старики! Вспомнил бы свои заметки юности, как у него Фамусов выходил в задний проход… Сопит, когда я напоминаю ему, отмахивается, мол, шутил он так. Другие времена, а нравы все те же. Теперь, когда сын «при деле», Славе не о чем беспокоиться. Он прожил достойную жизнь, не вдаваясь в подробности жизни родных людей. Он был уверен, что его любят, потому что видел мою улыбку, вкусные ужины и подрастающего сына. Говорят, что люди делятся на три категории: те, кто делает то, что происходит; те, кто следит за происходящим и те, кто удивляется, что происходит. Мой муж всегда относился к разряду первых личностей. Он хоть и был писателем, заглядывающим в души (именно так о нем высказывались знаменитые критики и журналисты), но, наверное, у мира слишком развитое чувство юмора, вот он и иронизирует над судьбами. Слава создавал героев, наделял их сложными характерами, сочинял им такой сценарий, что даже режиссеры немели от его фантазий, кроме того, он был психологом для наших друзей, выискивая занозы, беспокоящие их, но никогда не приглядывался к самым близким… Считал, что знает их, как себя, или что уже давно прочитал мою «книгу», хотя не сумел разглядеть даже обложку…