Дю Плесси был рукоположен в священники в Риме и посвящен в епископы там же 17 апреля 1607 г. 2 июня в Фонтенбло он принес присягу королю, необходимую для того, чтобы получать доходы с церковных владений. Позднее тем же летом он защитил диссертацию в Париже, в обход принятых норм и сроков, а 29 октября получил степень доктора богословия и стал членом и стипендиатом (hospes et socius) Сорбонны (что могло обозначать коллеж или, в равной степени, факультет теологии, с которым этот коллеж в разговорной речи ошибочно отождествляли).

С октября 1607 г. по декабрь 1608 г. дю Плесси остается в Париже, где оттачивает свое обаяние, производит впечатление на партию «благочестивых» (dévot) серьезностью своих религиозных устремлений, приобретает репутацию проповедника и становится членом ближайшего окружения короля. Даже если не принимать в расчет то, что было написано позднее, чтобы польстить Ришелье или приукрасить память о нем, мы знаем, что король в то время называл его «мой епископ» и обсуждал с ним будущее Франции, независимо от того, был ли он представлен при дворе в память о заслугах отца или благодаря протекции Анри. Отношения Ришелье с королем служат еще одним доказательством присущего ему обаяния, равно как и обретение новых и могущественных покровителей вроде кардинала Дю Перрона, в прошлом гугенотского архиепископа Санса, который стал главным духовником короля. Только в декабре 1608 г. епископ Люсонский смог вступить во владение своей епархией.

Делегация от Люсонского соборного капитула встретила Ришелье в Фонтене-ле-Конт, в соседней епархии Меллезе, и в конце декабря 1608 г. препроводила его в Люсон. Порожденные нервным перенапряжением мигрени, которые будут досаждать Ришелье на протяжении всей его последующей жизни, в 1608 г. начали усиливаться, и только отвращением, которое вызывала у него мысль об одиночестве и враждебности, ожидающих его в неуютном Люсоне, объясняется то, что он откладывал приезд сюда. Ему исполнилось двадцать три года. При своем официальном вступлении в права епископа он выступил с обращением, в котором выразил надежду на то, что католики и гугеноты в его епархии будут жить в согласии.[49]

По крайней мере раз в году он посещал Париж, а с 1611 года, большую часть которого он проболел, часто гостил у Анри Луи Шатенье де Ла Рошпозе, который в 1608 г. был помощником епископа Пуатье, а с 1611 г. — епископом. Отец Ла Рошпозе сражался плечом к плечу с главным прево, да и сам Ла Рошпозе управлял своей епархией с помощью методов, свойственных скорее военачальнику, чем пастырю. Он любил военную форму и держал личную стражу, а в духовной сфере проявил себя как реформатор, введя в своей епархии пять из новообразованных в начале XVII в. религиозных конгрегаций.

Именно как воин и как епископ Ла Рошпозе в 1614 г. защищал Пуатье от Конде, в то время объединившегося с воинствующими гугенотами. Жан Дювержье де Оранн, более известный как Сен-Сиран по названию аббатства, которое Ла Рошпозе даровал ему в 1618 г., написал памфлет в защиту Ла Рошпозе — «Против тех, кто отказывает духовным лицам в праве применять оружие в случае необходимости» (Contre сеих qui disent qu’il n’est pas permis aux ecclésiastiques d’avoir recours aux armes en cas de nécessité).[50] Дю Плесси знал Сен-Сирана как друга Ла Рошпозе и Себастьена Бутийе, который в то время был каноником Люсона, а с 1614 г. — деканом капитула.

У нас нет сведений о том, что дю Плесси когда-либо пользовался полуразвалившимся епископским дворцом в Люсоне. Иногда он снимал жилье, но по преимуществу жил в своем монастыре в Куссе, совсем рядом с имением Ришелье, а также в епархии Пуатье. Переписка Ришелье свидетельствует о том, что мадам де Бурже покупала и продавала для дю Плесси вещи в Париже. В его письмах к ней, непринужденных по тону и время от времени близких даже к сатире на самого себя, преувеличены те невзгоды, которые ему приходилось терпеть из-за недостатка средств. То он нуждается в серебряной тарелке, чтобы подчеркнуть свое благородное происхождение, то ему приходится чинить старое епископское облачение, поскольку он не может позволить себе нового. Ему не по средствам иметь временное жилье в Париже. У него нет там мебели, меблированные квартиры ему не нравятся, дома же без обстановки очень дороги. Он бы все-таки купил себе дом, если бы нашел достаточно дешевый.

В 1609 г. он пишет: «У меня очень плохое жилье. Здесь нигде нельзя развести огонь из-за дыма… Здесь негде гулять, нет ни сада, ни аллеи, ни чего-либо другого, так что мой дом — это моя тюрьма». Одной из привычек Ришелье, возникшей еще в ранние годы и никогда не изменявшейся (но крайне редко отмечаемой биографами), была его потребность не столько в вольном ветре сельской местности, сколько в свежем воздухе хорошо ухоженного обширного сада, расположенного вдали от городского смрада. Обустройство такого сада стало предметом его особой заботы в дальнейшем, при сооружении Пале-Кардиналя.[51]