— Так это Карик поляну накрыл? — удивлённо спрашиваю я, снова выискивая глазами виновника торжества, который пока что не видит меня. Он выглядит невероятно счастливым, каким-то одухотворённым, а окружающие хлопают его по плечу и что-то радостно говорят, видимо, поздравляют. — А какой повод-то?

— У него сегодня сын родился!

К счастью, меня никогда в жизни не били кулаком под дых, но сейчас я, кажется, испытываю абсолютно идентичные ощущения.

От боли трудно дышать. Я задыхаюсь. Я в шоке и недоумении. Сын? У Карика? Сегодня? Но это же бред, как такое возможно?!

Не обращая внимания на окружающих, я пробиваюсь через толпу сослуживцев к счастливому новоиспечённому отцу. Подняв голову, он встречается со мной взглядом и на секунду смущается. Но только на секунду.

Затем Карик притягивает меня к себе, смачно целует на глазах у всех (спасибо хоть, что просто в щёку) и с гордостью сообщает:

— Пацан! Богатырь на четыре кило! Полчаса назад из роддома позвонили…

— Поздравляю, — откликаюсь я страшным голосом. Мозг совершенно отказывается адекватно воспринимать происходящее и реагировать на него. Что мне делать? Тоже поздравить и дружески чмокнуть в щёчку? Или расцарапать эту наглую самодовольную рожу? И то и другое кажется немыслимым, но что-то ведь я должна сделать?

Страшная, унизительная догадка вдруг прошивает меня насквозь. Проходит навылет как пуля.

— Ты пригласил меня к себе домой, потому что… твоя жена сейчас в роддоме?

Все вокруг громко переговариваются и веселятся, не обращая на нас внимания, и это хорошо, потому что наш диалог звучит по-настоящему дико даже на мой собственный слух.

— Ну да, — невозмутимо отзывается он, — а что такого? Ведь реально классная возможность…

— То есть сейчас, отпраздновав с коллегами, ты поехал бы в больницу к жене с поздравлениями, орал бы под окнами признания в любви и слова благодарности за сына, а вечером преспокойно ждал бы меня в гости?

— Ну да, — снова повторяет он. — Что именно тебя смущает? Можно подумать, ты была не в курсе, что у меня есть жена…

— Карик, ты дебил? — горько спрашиваю я. — Ты правда не видишь, как омерзительна вся эта ситуация?

— Да брось ты, — он уже слегка захмелел. — Не надо читать мне мораль и строить святошу. Ты тоже в постели с женатым мужиком кувыркаешься, к чему сейчас изображать из себя невинную овечку? Что за лицемерие? Какая разница где, если мы с тобой всё равно это делаем?

— Даже у таких вещей есть границы. То, что недопустимо ни при каких обстоятельствах… — мне странно, что приходится объяснять ему очевидное, и от этого я чувствую себя очень глупо.

— Хрень это всё, — кривится он со скукой в голосе. — Типа по пятницам и четвергам нельзя, а по субботам и понедельникам — можно? В гостиницах — пожалуйста, а в доме у любовника — ни-ни? Что за ханжество! Марина, — взгляд его становится жёстким, а интонации — стальными. — Ты спишь с несвободным мужчиной. Раздвигаешь перед ним ноги по первому свистку. И сейчас что-то лепечешь о допустимых границах? Не много ли на себя берёшь?

Его слова бьют наотмашь, как пощёчина. Я смотрю на него и буквально слышу, с каким звоном разбивается на мелкие острые осколки моё сумасшедшее, глупое, влюблённое сердце.

Желание выплеснуть шампанское ему в лицо или затолкать в глотку канапе — так, чтобы он подавился, задохнулся и сдох — становится нестерпимым. Я через силу улыбаюсь Карику онемевшими губами, выталкиваю из себя:

— Ещё раз поздравляю! — и бегу прочь сломя голову, не видя ничего и никого перед собой.

Рыдаю всю дорогу до универа. Хорошо, что я не поехала с водителем — мне не стыдно демонстрировать зарёванное лицо пассажирам в метро, точнее, мне плевать, что они обо мне подумают, а вот сочувствующих взглядов и расспросов Петьки я бы уже не вынесла.

Выйдя из вагона на своей станции, тычу в телефон дрожащими пальцами, едва поймав сигнал. Я ничего не вижу, глаза затуманены от слёз, но мозг всё-таки кое-что соображает: единственный, кто сейчас может меня спасти — это верная Лёлька.

Уже через полчаса мы с ней сидим в университетской столовой, злостно прогуливая первую пару — теорию журналистики. Лекции читает древний замшелый доцент Борщёв, который до сих пор свято уверен в том, что хороший журналист должен ходить на интервью не с диктофоном, а с блокнотом и ручкой. Он никогда не отмечает присутствующих и не запоминает лиц, поэтому мы ничего не теряем.

Сейчас Лёлька сидит напротив меня за столом, горестно подперев щёку ладошкой, и с сочувствием наблюдает, как я с каким-то отчаянным ожесточением запихиваю в себя пирожные, одно за другим: наполеон, картошку, эклер… Мне нужно заесть мерзкое послевкусие, оставшееся от разговора с Кариком. Лёлька со вздохом двигает ко мне поближе стакан компота и ждёт, когда меня отпустит. Ресницы всё ещё мокрые от слёз, а губы предательски подрагивают. Такой грязной и униженной я не чувствовала себя ещё никогда и, вспоминая слова Карика про “раздвигаешь ноги по первому свистку”, снова начинаю давиться то ли пирожными, то ли рыданиями.

Слава богу, я не слышу от Лёльки ничего злорадно-ехидного в духе: “А я сразу знала, что этим закончится! Мне этот твой Карик никогда не нравился!” Подруга не спешит добивать поверженную меня. Наоборот, услышав о том, что произошло на работе парой часов ранее, Лёлька оживляется и торжественно заявляет:

— Так, прекрати реветь! Это не беда, а праздник. Праздник твоего освобождения!

Неуверенно киваю. Хотелось бы верить, что это действительно так, но…

— Ради бога, только не вздумай сгоряча увольняться! — с тревогой предостерегает меня Лёлька. — Руденский не стоит этого. А работа… работа — просто мечта!

Я и не думала об увольнении, хотя сейчас начинаю понимать, что подруга имеет в виду: мне ведь придётся встречаться с Кариком практически ежедневно… ходить мимо него и делать вид, что мне ничуточки не больно…

— Хорошо, что завтра выходной, — говорит между тем Лёлька. — Пока ещё стоят тёплые и солнечные деньки, нужно выбраться куда-нибудь на природу и забацать тебе крутецкую новую фотосессию! Такую, чтобы твой инстаграм взорвался от лайков, а у всех мужиков пошёл пар из ушей при взгляде на тебя. Обновлённая, сексуальная и свободная — так я вижу твой новый образ! — мечтательно провозглашает она.

Мне нравится идея, хотя сейчас, с распухшим от слёз носом и красными глазами, я меньше всего тяну на “сексуальную”. Но всё равно слова Лёльки вдохновляют. Я её обожаю. Только она одна в целом мире умеет правильно подбодрить!

— Это ещё не всё! — загадочно прищуривается Лёлька. — На сегодняшний вечер у меня планы. Собственно, теперь и у тебя тоже.

— Какие планы? — я подозрительно буравлю подругу взглядом. От неё можно ожидать чего угодно: может позвонить вечером и приказать спуститься вниз, к подъезду, захватив с собой паспорт, а утром ты обнаружишь себя в Питере, на Невском проспекте, с горячей шавермой в одной руке и стаканчиком кофе — в другой.