— Мы идём тусить в клуб! — объявляет Лёлька, и я незаметно выдыхаю с облегчением — уф, это не так страшно, как могло бы оказаться. Но в это время Лёлька заканчивает фразу:

— Это будет поцелуйная вечеринка! Все-все-все целуются с симпатичными молодыми людьми, даже с незнакомцами!

И, пока я растерянно хватаю ртом воздух и пытаюсь что-то возразить, хлопая ресницами, Лёлька добавляет безапелляционным тоном:

— То, что надо в твоей ситуации. Тебе точно должно понравиться!

НАШИ ДНИ

Илья, сентябрь 2019

В шесть часов вечера заезжает мама. Она в курсе, что я не выношу неожиданных гостей, поэтому о сегодняшнем визите мы договаривались заранее. Я очень люблю её и ценю, что она всегда принимала меня таким, какой я есть, не ломала и не перестраивала под себя или общепринятые нормативы. Даже когда я объявил, что собираюсь снимать квартиру и жить отдельно, она отнеслась к этому с пониманием, хотя призналась мне однажды, что ей это далось не очень-то легко. У неё нет никого ближе меня, но она всё равно старается не превышать дозу своего присутствия в моей жизни. Мне сложно в полной мере понять её чувства, лично мне не бывает скучно одному: даже если я не вижу её или Руса подолгу, не встречаюсь и не созваниваюсь с ними, мои мысли заняты чем-то другим и у меня нет времени на тоску. В тот период, когда у меня были отношения с девушкой, я тоже не слишком печалился, если не встречался с Алёной несколько дней и даже дольше.

Мама целует меня в щёку и обнимает. Я не очень-то люблю объятия с поцелуями, но здесь иду на уступки: знаю, что ей это важно.

— Ты ел сегодня? — спрашивает она, присаживаясь на край дивана.

— Ну конечно, ел. Человек же не может существовать без еды, — отзываюсь я. Она вздыхает. Это тоже одна из её тайных печалей, о которой она честно мне рассказала: ей хотелось бы приезжать ко мне с полными сумками продуктов, забивать ими холодильник, жарить-парить-варить для меня обеды и ужины, а затем кормить чуть ли не с ложечки. Только тогда материнское сердце может быть спокойным, это её собственные слова.

Я же предпочитаю покупать продукты сам — раз в неделю, по списку, чётко всё планируя, чтобы не было излишков еды и не приходилось затем от них избавляться. Готовлю тоже самостоятельно — ровно столько, сколько требуется мне одному.

Мы сидим рядом на диване, она задаёт мне стандартные вопросы, я на них терпеливо отвечаю, хотя этот традиционный ритуал кажется мне скучным: помимо питания, она всегда интересуется одним и тем же — здоровьем, настроением, делами на работе. Когда очередь доходит до Руса (“Как поживает твой друг?”), я сообщаю о том, что сегодня приглашён на празднование его дня рождения в клуб.

— Ой, передавай ему самые искренние поздравления от меня! — говорит мама. — Такой отличный парень, я ведь его совсем ещё мальчишкой помню, сколько вам было, когда вы подружились? Лет шесть?

— Пять, — уточняю я.

Я помню детали нашего знакомства так же ясно и хорошо, как будто это случилось совсем недавно, а не девятнадцать лет назад.

Выдался дождливый день, из-за чего нашу группу не повели на прогулку. Честно говоря, я был этому только рад. Уселся в углу, чтобы меня не беспокоили, и принялся собирать из куцего детсадовского конструктора модель лунохода.

Через какое-то время я почувствовал, что кто-то молча присел рядом. Я покосился в ту сторону и увидел мальчишку. Как его зовут, я не помнил, а может, и вовсе не знал — лица всех пацанов в нашей группе сливались для меня в одно.

— Ты чего строишь? — поинтересовался мальчик.

— Луноход, — ответил я. — Только нескольких важных деталей не хватает, потерялись.

— Ну, построй что-нибудь другое, — предложил он. — Робота сумеешь сделать? А динозавра?

Я молча принялся подбирать детали для робота и соединять их друг с другом. Мальчик тоже хранил молчание, наблюдая за моей работой.

— Круто выходит, — сказал он наконец. — А как тебя зовут?

— Илья Тошин.

Мы ещё немного посидели в тишине.

— Что, тебе разве не интересно, как меня зовут? — не выдержал он.

— Нет, — честно ответил я.

— Блин, — он опять некоторое время молчал, видимо, подбирая подходящий ответ, но так и не смог ничего придумать, поэтому спросил другое:

— А ты чего сердитый такой?

— Я не сердитый.

— А чего всё время отворачиваешься?

Я пожал плечами:

— Мне так удобнее.

— Ты боишься меня, что ли?

Я старательно прислушался к своим ощущениям.

— Нет, не боюсь. Но если ты начнёшь меня щекотать, мне будет неприятно и больно.

— Да с чего мне тебя щекотать? Вот ты странный, — сказал он.

— Другие щекочут… — отозвался я.

— Да они придурки все! — заявил мой собеседник. — Они и ко мне тоже приставали. Я там одному уроду руку прокусил до крови, воспиталка разоралась…

— Почему?

— Что “почему”? Почему разоралась?

— Почему руку прокусил, — пояснил я.

— А, да он сам напросился, — отмахнулся мальчик. — Чуркой меня обзывал.

— Как?!

— Ну, чуркой.

— Чурка — это обрубок? Кусок дерева? — уточнил я, вспомнив всё, что вычитал в детских энциклопедиях. У нас дома было очень много книг, мама мне покупала и про динозавров, и про строение человека, и про роботов, и историю древнего мира, и задачки по математике для дошкольников, и ещё полно всяких.

— Сам ты обрубок! — сказал мальчик. — Чурка — это значит, нерусский. Не видно, что ли?

Я искоса взглянул на него и покачал головой. Пацан как пацан…

— Нет.

— Нет?! Да ты посмотри, у меня и кожа темнее, чем у тебя, и волосы чёрные, и глаза…

— И что?

— Остальные не такие, понимаешь?

Я не понимал. То есть я, конечно, видел всё, что он называл: и кожу, и волосы, и глаза. Но не мог сообразить, что в этом странного и почему теперь он называется “чуркой”.

— А ты кто? — спросил я на всякий случай.

— Дагестанец. Меня, кстати, Руслан зовут. Руслан Керимов. Хоть это тебе и неинтересно.

Я равнодушно пожал плечами. Ну, Руслан и Руслан…

— У тебя, я смотрю, тоже в этой группе друзей нет? Правда же, тут ни одного нормального пацана?

— Мне с ними скучно и непонятно, — признался я.

— Я у вас первый день только, но мне уже тоже с ними скучно и непонятно. Слушай, а давай с тобой дружить? Ты мне будешь братом.

Необычные речи мальчика всё больше и больше сбивали меня с толку.