– Знаю, – встрял в разговор племянник коменданта. – Я служил на Восточном фронте. Раненый, вынесенный с поля боя, лежит на носилках. Рядом с ним – донор. Кровь переливается через трубку-катетер из вены в вену.

– Абсолютно верно, – подтвердил полковник медицинской службы. – Способ хорош, но лишь для условий госпиталя в тылу. На передовой же нам приходится выводить доноров из боя, тем самым мы ослабляем наши войска. Снижаем их боеспособность. Британцы же используют другой метод. Они научились консервировать донорскую кровь и доставляют ее на передовую уже в банках, из которых и переливают ее раненым. Вот над внедрением этого метода я сейчас и работаю. Поэтому мне и нужны доноры – крепкие, здоровые мужчины.

– А как это согласовывается с теорией чистоты арийской расы? – сузил глаза штурмбаннфюрер. – Разве это правильно, переливать кровь недочеловеков арийцам?

– Как медик могу вас заверить, что кровь и у немцев, и у русских одинакова. Она разнится только по группе. Различия рас кроются в мозге и строении черепа, – заученно проговорил полковник. – К тому же программа моей работы одобрена самим фюрером. Можете сделать запрос…

– Я только поинтересовался, – прикусил губу комендант лагеря. – Хорошо, вы получите тех пленных, которых посчитаете подходящими, – сдался он. – Сможете забрать их завтра, после того, как мои люди оформят документы.

Работы в мастерских прервали. Пленных выстроили цепочкой по периметру всего лагеря. Всем объявили, что отобранные полковником будут завтра переведены в другой лагерь.

Вдоль строя неторопливо шли в сопровождении вооруженной охраны Вильгельм Гросс и полковник. Гость то и дело прикладывал к носу надушенный батистовый платок и брезгливо кривил губы:

– Ну и запах.

Шагах в двух сзади держался лагерный медик Фридрих Калау, в руках он нес гроссбух – большую книгу для записей.

Полковник то и дело останавливался, разглядывал пленных, заставлял открывать рот, приседать, смотрел вены на руках. По его взгляду было понятно, что он рассчитывал совсем на другой улов.

– Вы никого от меня не прячете по баракам, господин штурмбаннфюрер? – полушутливо поинтересовался он у Гросса.

Тот улыбнулся:

– Как можно?

Полковник ткнул в грудь понравившегося ему пленного.

– Этого забираю. Шаг вперед.

Пленный выступил из строя и опустил голову. Доктор Калау тут же подошел к нему, заставил поднять рукав и переписал в гроссбух вытатуированную на запястье цифру. Иметь имена и фамилии в лагере не полагалось, только порядковый номер.

– Не будьте таким требовательным, господин полковник, – произнес комендант, когда гость забраковал еще с десяток пленных. – Так мы и до вечера не закончим. А у меня остановлено производство. Мы несем финансовые потери.

– Понимаю ваше беспокойство, штурмбаннфюрер, но это необходимость.

Напоминание коменданта подействовало. К тому же полковник понял, что здесь не курорт и не клуб байдарочников, где можно легко найти крепких, здоровых мужчин. Приходилось выбирать из того, что было перед глазами. Все чаще звучало:

– Шаг вперед!

И еще один пленный выходил из строя.

Фролов с Прохоровым стояли рядом. У Михаила пересохло во рту от волнения.

– Тебя-то не заберут, – почти не открывая губ, прошептал он Илье. – Те, кто в возрасте, ему не нужны.

Фролов промолчал. Прохоров ссутулился, втянул щеки. Ему казалось, что таким он станет менее привлекательным для полковника. Процессия приближалась. Гость всмотрелся в лицо Прохорова, тот старался не встречаться с ним взглядом. Постоял, посмотрел, покачал головой и сделал шаг к следующему пленному. Прохоров вздохнул с облегчением. Полковник рассматривал соседа Михаила, тот был высоким, жилистым, но все же очень худым. Палец медика уперся в грудь узника.

– Вздохни. Выдохни. Присядь. Выйди на шаг, – наконец, выбрал себе жертву полковник, а затем обернулся и встретился взглядом с Михаилом.

То ли он прочитал в его глазах радость, то ли понял, что в этом пленном сохранилась жизненная энергия… Так или иначе, но полковник произнес.

– И ты на шаг вперед. Я и его забираю.

Михаил продолжал стоять на месте. Все, на что он надеялся в последние дни, рушилось. Его не страшили медицинские опыты, об этом Прохоров сейчас даже не задумывался. Он терял подкоп, подаренный ему Зубковым, а вместе с ним и надежду оказаться на воле. А это было равносильно смерти.

– Выйди на шаг, – долетел до него напряженный шепот Филатова.

И тут в голове у Прохорова всплыл укор нового друга. Мол, почему ты не бросишься и не задушишь хоть одного немца? Если каждый так сделает, то и войне конец.

«А ведь ситуация к этому располагает», – успел подумать Прохоров и шагнул вперед.

Полковник словно прочувствовал решимость пленного и быстро зашагал вдоль строя. Калау уже требовательно смотрел на Прохорова, чтобы тот подтянул рукав.

– Растерялся парень, – вместо Михаила по-немецки ответил Фролов и взял его за руку, оголил номер.

Илья так сильно сжал пальцы, что Прохоров понял, товарищ предостерегает его от поступка, к которому сам подводил разговорами. Решимость «убить немца» так и осталась существовать только в мыслях. Доктор Калау переписал номер с руки в гроссбух и заспешил вслед за полковником. Вскоре прозвучала команда:

– Разойтись по рабочим местам.

Сердце Михаила часто стучало в груди, обида сдавливала горло. У пленника еще совсем недавно были «крылья за спиной» – а теперь? В одночасье все переменилось к худшему. Потеряла смысл новая работа в мастерской, доставшаяся ему с таким трудом. Завтра ему предстояло покинуть офлаг вместе с другими двести девяносто девятью пленными и распрощаться с мыслью о скором побеге.

Прохоров с Фроловым вернулись в мастерскую. Теперь она показалась Михаилу мрачным местом. Он присел на пожарный ящик с песком. Илья старался не смотреть товарищу в глаза.

– Я сегодня мерил шагами, – задумчиво начал Михаил. – Получается, что подкоп еще не дошел до первого ряда колючки на три-четыре шага.

– Что-то около этого, – тихо отозвался Фролов.

– Мы сможем прорыть их за одну ночь, – решительно сказал Михаил.

– Не успеем. Майские ночи короткие, – возразил Илья. – На поверхность пробьемся уже после рассвета, и нас сразу же заметят с вышки.

– Можно не оттаскивать землю, а сыпать ее прямо в ход, ведь нам не надо будет возвращаться в мастерскую, – не сдавался Прохоров.

– Я уже думал об этом. Все равно не получится. На поверхности мы окажемся лишь после рассвета, – покачал головой Фролов. – Понимаю твое состояние. А теперь скажи честно… Окажись ты на моем месте, а я на твоем, согласился бы ты так рисковать? Как скажешь, так и будет. Только не спеши с ответом, прежде досчитай в уме до двадцати пяти. Если нас схватят, то погибнем не только мы, а еще двадцать человек.