– Мы поляки, ваши братья! Мы тоже их ненавидим! Да здравствует Сталин! – пытался убедить пленных в своей к ним лояльности машинист.

– Немецкие прихвостни, – бросили ему в лицо.

Убивать поляков не стали… Полыхало здание конторы. На рампе вперемешку валялись убитые – конвоиры, пленные и овчарки. К рыжеволосому гиганту в буденовке вывели избитого полковника. Пенсне с выдавленными стеклами покачивалось на цепочке.

– А с этим что делать, товарищ майор? – спросили у главаря восставших.

– Я врач, ученый, – пролепетал полковник, осматриваясь и близоруко щурясь.

Гигант задумался.

– Привяжем его к паровозу, пусть побегает.

Упирающегося полковника подтащили к паровозу, привязали за руки веревкой к подножке. Уцелевшие пленные забирали оружие убитых конвойных, срывали со здания нацистские флаги, рвали их, топтали ногами, бросали в пожар, заскакивали в вагоны.

Рыжеволосый гигант плюнул в лицо полковнику и поднялся в кабину, за ним последовали его особо отличившиеся в бою приближенные. Паровоз дал гудок и двинулся вперед. Полковник бежал по рампе рядом, отчаянно кричал, молил остановиться, отпустить его. Рампа кончилась, полковник упал, какое-то время его волокло следом за набирающим скорость паровозом, а затем затащило под колеса.

Впереди змеились, перекрещивались рельсы. Железнодорожный рабочий, на которого наставил ствол карабина полицейский, рвал за ручку стрелки, чтобы направить беглецов в тупик. Пленный, высунувшись по пояс из кабины, дал короткую очередь из автомата. Рабочий побежал прочь, раненый полицейский упал на рельсы. Отползти он не успел, поезд переехал его и благополучно вышел на перегон между станциями.

Рыжеволосый гигант внезапно запел. Его зычный голос перекрывал даже стук колес и шум машины.

– Наш паровоз, вперед лети! В коммуне остановка!

– Другого нет у нас пути. В руках у нас винтовка!.. – тут же подхватили знакомую песню другие пленные.

Беглецов осталось не больше сотни, их товарищи полегли на рампе во время боя. Выживших охватила эйфория. Стреляли в воздух. Слышались крики:

– Ура!

– Победа за нами!

– Хер вам!

Никто даже не задумывался, что паровоз мчит не на восток, а на запад.

Мелькали недавно вспаханные полоски крестьянских наделов. Аккуратные домики. Работавшие в поле крестьяне с недоумением и опаской смотрели на «взбесившийся» поезд.

На соседней колее показался встречный состав – пассажирский. Паровоз тянул за собой аккуратные лакированные пульмановские вагоны. Никто не отдавал приказа, все делалось по велению сердца. В момент, когда составы поравнялись, пленные, кому посчастливилось разжиться трофейным оружием, не сговариваясь застрочили из автоматов.

– Получайте, фрицы!

– Это вам за Севастополь!

Разлетались стекла вагонов. Какие еще разрушения произвела стрельба, было не понять. Пассажирский поезд унесся в противоположном направлении – на восток. Может, в нем и ехало несколько военных, возвращавшихся с побывки на фронт, может, кого-то из них и зацепило пулей. А может, пострадали и ни в чем не повинные поляки: мужчины, женщины, дети.

Война всегда жестока. Пленные советские офицеры ценой гибели своих товарищей вырвали себе немного свободы, своими руками добыли оружие и теперь стремились принести как можно больше разрушений врагу. О последствиях старались не думать, хмель победы кружил им головы.

А впереди уже маячил силуэт небольшого городка. На подъезде к нему с высокой насыпи сбегали двое железнодорожных рабочих, по приказу начальника гестапо снявшие с железнодорожного полотна один рельс. За близстоящим амбаром прятался грузовик с автоматчиками.

Поезд качнулся, правые колеса сорвались, ударили в шпалы, вмиг сломав, смяв их. Паровоз рухнул на откос, перевернулся, увлекая за собой вагоны. Трещали доски, лопался чугун, отваливались, кувыркались в воздухе колесные пары и падали на изувеченные вагоны, на людей. Из расколотого котла тугими струями ударил под давлением перегретый кипяток, мгновенно превращаясь в пар. Разлетелись из развалившейся топки раскаленные угли. Мало кому удалось уцелеть в этой огненной мясорубке. Тех же, кому посчастливилось выбраться, выползти, методично расстреливали автоматчики.

Когда и стоны раненых, и выстрелы затихли, со стороны городка к месту аварии маневровый паровоз подогнал пожарную цистерну. Застучал моторный насос. Струи из мощных брандспойтов быстро погасили огонь. Через два часа движение на этом участке железной дороги было полностью восстановлено.

Всех пленных охрана выгнала из бараков, приказали лечь «мордами вниз». Пьяный комендант ходил между лежащими рядами людей с «парабеллумом» в одной руке и откупоренной бутылкой французского коньяка в другой. Забыв о хороших манерах и уроках этикета, которые любил преподавать племяннику, Вильгельм Гросс часто прикладывался к горлышку и жадно глотал спиртное. Его кадык дергался под небритой кожей, как испуганная мышь в мешке.

Штурмбаннфюрер скрежетал в бессильной злобе зубами. За побег трехсот без одного пленного по его правилам следовало казнить три тысячи без одного десятка недочеловеков, лежащих сейчас у его ног «мордами вниз». Но это значило бы практически полностью уничтожить офлаг. А кто тогда станет тачать обувь для вермахта? Сам за все верстаки не станешь. Даже если пришлют новых пленных, их еще следует научить профессии, организовать, создать в их среде стукаческую агентуру. Да и такое количество казненных кто потом уберет с плаца?! Как утилизовать такую массу мертвых тел? Сколько мазута придется потратить в крематории?! То, что лагерь для военнопленных являлся предприятием, сковывало руки шурмбаннфюреру. Планы поставок обуви для армии никто не отменял. Иначе бы он, не задумываясь, приказал бы всех пленных до последнего расстрелять с вышек из пулеметов.

Впервые за время службы комендантом ему приходилось отступать от правил. Конечно же, в мыслях он винил во всем полковника медицинской службы, ведь пленные, перебившие конвой, захватившие станцию и железнодорожный состав, находились в его, полковника, распоряжении.

Но конвой-то принадлежал лагерю. Это он, комендант, поскупился приставить к колонне больше своих людей. И за это предстояло по всей строгости ответить… Вплоть до отправления на Восточный фронт. Ему еще повезло, что лагерь находился на оккупированной территории, в Польше. Произойди подобная бойня в самой Германии, можно было бы самому в концентрационный лагерь угодить.

– Грязные свиньи, вонючие отбросы, дерьмо… – бросал ругательства Вильгельм Гросс, поигрывая пистолетом.

Фридрих Калау, тоже изрядно выпивший, ходил за дядей следом как тень. Охранники с автоматами хоть и сопровождали коменданта, но старались держаться от него подальше. Мало ли чего взбредет пьяному в голову?

Штурмбаннфюрер уставился на одного из охранников и криво улыбнулся: