не минуем в случае неисполнения их требований. Забастовать могут по любому случаю: медленно крутится барабан лебедки, узкий люк трюма, погнут скоб-трап в трюме, не нравится трос оттяжек стрел, плохо уложен груз и так далее. Как только высказывается претензия, тотчас появляются представители профсоюза докеров, и оказывается соответствующее давление на администрацию судна.

Именно после пребывания в Англии слово претензия (claim англ.), весьма распространенное в работе торгового флота, которое переводится как иск, требование, жалоба, стало для меня синонимом его перевода — притязание, домогательство. Вряд ли такое можно расценивать иначе, ведь результатом переговоров являлось непременное повышение расценок оплаты выгрузки за счет судна. Фактически это было обычным домогательством или как теперь говорят — просто "наезд" Если говорить честно, то именно английские докеры того времени пошатнули во мне веру в справедливость требований рабочего класса вообще, а длительное общение с докерами африканских и арабских стран только подтвердили мои сомнения.

Значительную лепту в формирования мнения об Англии сыграла и погода, которая изобиловала дождями, высокой влажностью и холодными апрельскими туманами, но их сами жители этой страны, казалось, просто не замечали. Для нас же такая погода, даже после знакомства с прибалтийской, казалась нудной и издевательской. Ведь на дворе стояла весна.

Стоянка в Лондоне длилась больше недели, и за это время удалось побывать в городе еще несколько раз. Разумеется, увидел Тауэр, Биг-Бен Вестминстерское аббатство и памятник адмиралу Нельсону, а королевского дворца тогда увидеть не пришлось.

Разочарование этой страной при первом посещении было бы еще более глубоким, не убедись я в главном — Великобритания продолжала оставаться великой морской державой. Об том свидетельствовали размеры порта, огромная армия докеров и большое количество судов в портах и у побережья. И это были крупные морские суда, в основном грузопассажирские, способные перевозить не только большое количество грузов, но и людей для поддержания сообщения со своими колониями, как еще с существующими, так и с бывшими. Глядя на это обилие судов, я готов был согласиться со словами гимна — "Правь Британия морями".

Покидали мы, по моему мнению, надменную Великобританию, так продолжали называть ее жители страны, помня былое величие, все таким же мокрым днем, в довольно густом тумане и, глядя на серую пелену за иллюминатором рубки, я испытывал совсем не то чувство, с каким ожидал встречи с этой страной. Шли с полной водой, почти не видя берегов. Суетился слегка растерянный лоцман, нервничал капитан. Было видно, что оба они с удовольствием стали бы на якорь и подождали улучшения погоды, но лоцманом руководило обязательство проводить судно в порт в любую погоду, а капитаном — долг перед судовладельцем.

"Катти-Сарк" я все же увидел. Даже размытая туманом и стоящая в доке без парусов она поразила невероятной высотой мачт, обилием рангоута и снастей. Сам же корпус легендарного клипера показался очень маленьким, гораздо меньшим, чем корпус "Веги". Совершенство и изящество этого корабля окончательно я оценю впоследствии, когда проведу на палубе "Летящей по волнам" несколько часов, но даже первый мимолетный взгляд тогда вызвал в душе восхищение. Оно сохранится на всю свою жизнь, утвердив окончательно мнение, что красивее таких парусников в море судов уже не будет никогда.

В Таллин пришли ранним майским утром, когда в свете восходящего солнца Вышгород с его многочисленными шпилями кирх и крепостных башен привычно радовал глаз. Радостное оживление в экипаже, приходная суета охватила и меня, хотя я был уверен, что меня здесь никто не ждет. Разве что кое-кто из друзей да отцы-командиры в училище. От этого было немного грустно и нестерпимо захотелось в Ленинград.

Встречающих было немного, начальство, казалось, потеряло уже к судну интерес. Десяток жен на причале, наряд пограничников, таможенников и представители портовых властей. Мне, как и положено, досталась приходная вахта у трапа. Я отнесся к этому спокойно, занятость помогала отвлечься и не оставляла много места для грусти.

Прошло два дня, а за это время удалось сойти на берег лишь на пару часов. Когда собирался в город в очередной раз, меня пригласил капитан. Известие об этом принял поначалу с волнением, но, посчитав, что разговор пойдет о списании, решил, что это к лучшему, и переступил порог капитанской каюты, почти не волнуясь. При моем появлении капитан попросил жену пройтись по палубе, и указал место на диване.

— Вы ничего не хотите мне сказать? — спросил он, усаживаясь в кресло напротив.

Говорить было нечего, и я ответил отрицательно.

Капитан выдержал паузу, на лице его появилось недовольство. Однако с собой он быстро справился и произнес тоном, лишенным интонаций совершенно неожиданную для меня фразу: — Знаете, я не верю, что плавание на моем судне вам подходит. Вы бы, вероятно, с удовольствием перешли на другое, и не секрет, что именно я являюсь причиной этого желания.

Я был сбит с толку, не готовый к такой откровенности, и поэтому только пожал плечами. Заметив это, капитан подвел итог: — Вот и идите в кадры, и сами скажите о вашем решении, у вас там, как я понимаю, есть покровители, хотя сути дела это не меняет.

После его слов стало понятно, что отмолчаться не удастся, как не избежать и визита в кадры. Дураку ясно, что в этом случае я становлюсь инициатором списания по собственному желанию, ведь убедительных причин избавиться от меня у него не было. Но говорить об этом сейчас не стоило, за период стоянки всякое может еще случиться.

— Для меня ваше предложение неожиданно, — схитрил я. — Такой серьезный шаг не следует делать необдуманно. Мне нужно время подумать.

Капитан, видимо, не ожидал такого ответа, на его лице мелькнула тень замешательства, но через мгновение он резко встал и произнес, уже глядя в пустоту: — Что ж, это ваше право. Я вас больше не задерживаю.

Когда я вышел из капитанской каюты, столкнулся лицом к лицу со старшим штурманом. Тот взял меня за рукав и отвел в сторону.

— Ну, чем закончился разговор? — спросил старпом. Было видно, что происходящее его весьма беспокоит.

— Предложил написать заявление об уходе по собственному желанию, точнее подумать над этим.

Старпом изменился в лице. Оно стало испуганным, и он, со страхом глядя на дверь капитанской каюты, потащил меня к себе. Осторожно захлопнув дверь и, шумно выдохнув, произнес почему-то шепотом: — Вот и мне вчера предложил то же самое, а мне это в данный момент совсем ни к чему.

На судне все знали, что капитан старпома не любил, и справедливо. Этот новый старпом был командиром никудышным — ленив,