своем доме не скучал, да и мой ли он? Бесконечные переезды, отсутствие постоянства стали уже тяготить, а впереди, становилось все понятнее, предстояли бесконечные встречи и прощания.

В подъезд вошел с чувством, которое испытывал перед экзаменами, когда был уверен в своих знаниях и успехе, и дважды дернул за дужку ручного дверного колокольчика. Дверь распахнулась довольно быстро, но в ее проеме стояла не моя учительница, а сиделка Татьяна, студентка последнего курса медицинского института, знакомая мне уже при последнем посещении. Выражение лица девушки не предвещало ничего хорошего, это и подтвердилось тем, что она мне рассказала: — учительница попала в больницу.

Надежда Андреевна меня ждала и наказала немедленно привести к ней в случае появления. Порядки в госпитале были строгими, время уже позднее, и мы решили отложить визит до утра. Я собрался поехать к тете, но телефон не отвечал, и Татьяна уговорила меня переночевать у нее.

Где-то около десяти вечера приехал друг Татьяны с цветами и бутылкой коньяка. Он поразил меня своим возрастом и внешним видом. Это был крупный и к тому же очень полный мужчина с почти голым черепом и мохнатыми черными бровями. Огромный живот, стянутый неопрятным поношенным пиджаком, выглядел настолько великим, что ноги казались очень короткими и тонкими. Мне с трудом удавалось скрыть удивление, которое он, казалось, не заметил, только Татьяна очень суетилась, не поднимая на меня глаз. Пока она накрывала стол, он несколько раз пытался обнять ее и прижать к своему животу, неприятно оттопыривая толстые губы для поцелуя. Я не выдержал и ушел в другую комнату.

Ужинали мы молча. Он ел жадно, торопясь, словно, боялся, что кто-то отнимет у него порцию. При этом пыхтел и ронял пищу на стол и на свои брюки, что совершенно отбило у меня аппетит. На время даже забыл, зачем пришел сюда, и чувство обиды и жалости к Татьяне, которая сидела, не глядя на меня, росло в моей душе. Я гадал, что могло стать причиной ее выбора, и не находил ответа. После ужина гость быстро собрался и уехал, на прощание, окинув меня строгим взглядом, словно хотел сказать: — Не смей трогать. Татьяна убирала со стола, а я прошел в библиотеку и прилег на диван. Проснулся от легкого прикосновения за плечо.

— Вставайте, белье постелю. Без белья толком не выспитесь, а диван старый и широкий, на нем очень удобно. Я обычно здесь сплю. А хотите, ложитесь на кровать Надежды Андреевны, она такая большая, что можно и поперек спать.

— Да нет, спасибо, — ответил я, наблюдая, как ловко и быстро она управляется с бельем. Удивление от визита ее друга не проходило, и я решился: — Таня, ты извини, но не понимаю, почему ты выбрала этого человека?

Спина ее дрогнула, и, не поднимая головы, она ответила после недолгой паузы: — А что мне делать? Другие на меня не смотрят. Я ведь им не чета. В институте парней много, но они выбирают богатых девчат, с жильем и родителями, которые могут устроить их на работу в Ленинграде.

Она замолчала на момент, затем резко развернулась лицом ко мне и села на кровать.

— Вот ты бы меня выбрал? — спросила внезапно. Я растерялся. Она, заметив это, продолжила с горечью: — Вот видишь? Так и другие. Только побаловаться, а мне надо жизнь свою устроить, не хочу, как мать, всю жизнь под первыми встречными валяться в нищете да в грязи. Ты ведь сам-то из состоятельных будешь, мне Надежда Андреевна про твоих родителей рассказывала. А у меня за спиной мать в психушке да братишка десяти лет в детдоме. А у Семена Марковича жена умерла и дети разлетелись, кто куда. Он один в профессорской квартире из пяти комнат. Такая, как я, ему только и нужна. Другая бесплатно убирать да стирать за ним не будет, а я всю жизнь, извини, гавно да блевотину дома убирала. Мне не привыкать. Он же мне обещал прописку сделать и хозяйкой в доме предлагает быть. А что толстый да неряшливый, то это дело поправимое.

Я совсем растерялся и не знал, как ее упокоить, видя, что она все больше и больше распаляется.

— Да что ты, Таня, обидеть тебя не хотел. Да ты ведь красивая, — почему-то сказал я. — И все у тебя есть. Ладная ты, быстрая, трудолюбивая.

Теперь удивилась она: — Да ты никак свататься решил? Ну и что ты мне предложишь? Увезешь меня с собой в Эстонию и куда меня там денешь?

Я молчал.

— То-то, — сказала она. — Все вы одинаковы. А Семен Маркович надежнее, он знает, что другая к нему в сожительницы не пойдет — работы много, да и денежками он сорить не любит. А мне, главное, в городе остаться, брата сюда забрать. Он без меня пропадет. Мать женщина конченая, больше года не проживет. Всего сорок два кило осталось, а была в теле, красавица, певунья. А водка да мужики сгубили. Говорят, сначала-то офицеры заглядывались, предлагали увезти с собой к месту службы, а она выбрала гармониста. Это был мой папашка. Только и умел в жизни, что пить да гулять. Закружилась она с ним, пока дурных болезней не нахваталась, а узнала — запила по-черному, пока совсем не спилась. Братишку я должна забрать. Больной он очень, через это на медицинский пошла. Спасибо, директорша школы нашей сама меня в институт привезла, без нее мне бы не поступить. И братишку на время пристроила.

Она встала, поправила одеяло и, пристально глядя мне лицо, произнесла: — А вообще хороших людей на свете мало. Вот Надежда Андреевна хотела меня у себя прописать. Сколько ходила, бесполезно — в лимит не вхожу. Чужая здесь, значит, ненадежная. У Семена Марковича друзей много, им все под силу. Вот и выходит, что судьба мне под ним лежать, — почти со слезами закончила она и выскочила кухню.

Я разделся и лег. То ли от ее слов, то ли оттого, что немного подремал, спать расхотелось. Чувство вины охватывало меня все больше и больше. Черт дернул лезть со своими расспросами? Какое право имел вмешиваться в чужую жизнь? Даже извиниться не успел.

Повернувшись лицом к спинке дивана, стал думать о то, что скажу завтра моей учительнице, но одновременно прислушивался к тому, что происходит в квартире. Мне показалось, что Татьяна плачет. Потом дверь на кухню закрылась со скрипом, и по шагам определил, что Татьяна прошла в ванную комнату. Охватило предчувствие, что она обязательно вернется ко мне. Легкая дрожь