В той фирме со мной заключили контракт, и уволить меня не могли. Поэтому меня перевели на второстепенный проект, связанный с домашними животными.

К сожалению, компания не особо пеклась о собственной прибыли. Когда живешь в мире всеобщего изобилия, люди искренне стараются хорошо делать свою работу. Они не хотят обманывать клиентов. Они стремятся помочь им стать счастливее.

Моя специальность, как выяснилось, сводилась к тому, чтобы портить и разочаровывать.

Десять лет после окончания колледжа я прожил по инерции, пользуясь лишь теми возможностями, которые подворачивались мне только благодаря отцовской фамилии. Значит, еще в юности я полностью отказался от поиска других альтернатив… Конечно, подобное поведение не относится к числу достоинств зрелого человека – мои бывшие подружки частенько намекали мне об этом с разной степенью настойчивости. Тому, кто имеет нормальные, здоровые взаимоотношения хотя бы с одним из родителей, наверное, трудно меня понять – да я и сам тоже теряюсь в догадках. Казалось бы, чего проще – взять и вырасти? Но я до сих пор не могу найти ответ на этот вопрос.

А обвинять отца так приятно — это как болячка, которую тянет снова и снова расчесывать.

Возвращаясь же к нашим с Пенелопой отношениям, я могу сказать, что у нас все-таки нашлось кое-что общее, кроме самих побудительных и физиологических причин.

Мы были как часы с испорченным маятником.

Знаете ли, на свете рождаются люди, неспособные идти правильно, как бы часто и туго их внутренние часы не заводили.

Сбежав, я принял важное и, как стало ясно задним числом, чрезвычайно разумное решение – не разговаривать ни с кем, кто выглядел бы старше шестнадцати лет. Я уложил в сумку пищевой синтезатор, портновский автомат и развлекательный интерфейс, где отключил встроенный протокол отслеживания, и вышел из дома через парадную дверь.

Транзитной капсулой я добрался до одного из дальних пригородов Торонто и подошел к первому же мальчику, который попался мне на глаза. Ему я сказал, что удрал из дома и ищу место, куда бы «вписаться» на пару часов. Он сразу решил, что это круто, и пустил меня переночевать к себе. Его родители даже не поняли, что к ним пожаловал незваный гость.

Мы пробрались в его комнату и зависли там до утра – за играми с виртуальным погружением. Утром я двинулся дальше, переместился в капсуле на противоположный край округи и поступил точно так же – нашел подростка, выложил ему правду, «вписался» у него в комнате и исчез поутру.

На первых порах я подходил только к мальчикам. Мне было двенадцать лет, и девочки пугали меня. Я ожидал, что, по крайней мере, некоторые из ребят выдадут меня, но этого не сделал никто. Через две недели я отважился заговорить с девочкой. Происходившее заинтересовало ее еще сильнее, чем любого из парней. Она всю жизнь ждала, когда же хоть кто-нибудь предложит ей приключение, но обязательно такое, для которого не требовалось бы покидать уютную теплую спальню. В ту ночь мы не занимались играми, если, конечно, не считать развлечением четыре часа непрерывных поцелуев.

Тогда я впервые обнял девушку. Ее звали Робин Свелтер.

Я оставался у Робин пять дней подряд, пока ее старший брат не застал нас в ее спальне, одетыми в одни трусики. Он отшвырнул меня от Робин, пытавшейся прикрыть неоформившуюся грудь, и с размаху ударил меня по физиономии. Затем в комнату примчались родители Робин и ее братца. Они были настолько обескуражены тем, что я умудрился прожить в их доме целых пять суток, оставаясь незамеченным, что даже не особо разозлились. Поручив мой заплывший глаз заботам медицинского робота, они позвонили моим родителям.

Вскоре за мной явилась мрачная мать.

Ну а те пять бессонных ночей помогли нам с Робин много чего понять насчет взаимодополняющих физических особенностей наших тел, что выдвинуло нас в роли экспертов по части сексуальных познаний. Я ходил по школьным коридорам, олицетворяя собой новую легенду. Девчонки, которые прежде игнорировали меня, внезапно стали уделять мне внимание. Я же, благодаря Робин, ее костлявому тельцу и неисчерпаемому любопытству, имел теперь представление о том, что и как надо делать.

Мы с Робин продолжали дружить, но оба сознавали, что возникшая между нами магия разрушена. Не скажу, чтобы я любил ее, но ценил я Робин превыше всех остальных в мире.

Мама внушила себе, что я сбежал из дому из-за Робин, а не познакомился с ней во время скитаний.

Детская влюбленность – приемлема. Безрассудный вызов отцу – нет.

Кстати, что касается отца, то он проявил к случившемуся весьма слабый интерес – в основном потому, что тревога и паника, в которых мать пребывала на протяжении девятнадцати дней, не лучшим образом сказались на его налаженном быте. Когда он выяснил, что я продержался бы и дольше, если бы не польстился на жадно-неумелые объятия Робин Свелтер, то решил, что свои родительские обязанности он уже выполнил. Если меня в одиночку выбросить в большой мир, я выживу. И, вероятно, смогу добежать до третьей базы.

Вернувшись в школу, я сделал самое важное за всю мою жизнь открытие – если ты можешь каким-либо образом оказаться первым, то неважно, насколько ты умен или умел.

Пять суток, проведенных в обществе Робин Свелтер, возвели меня на пьедестал в чрезвычайно почитаемой области подростковой сексуальности. Мальчишки мялись и делано грубили, стремясь узнать подробности моих приключений, но быстро уверяли меня, что давным-давно знают все еще лучше меня. Вскоре я усвоил второй важный урок: никто не любит всезнаек. Зависть переросла в неприязнь, и одноклассники сплотились против меня. Но меня подобный расклад ничуть не встревожил: ведь на моей стороне оставались девочки. А им-то, конечно, мало рассказов: им подавай доказательства. Между прочим, отношение ко мне никоим образом не было связано с моей фамилией. Там, откуда я прибыл, трудно быть плохим учеником. Для каждого ребенка составляется план обучения с индивидуальным набором методик. Эффективность такой программы непрерывно анализируется, ее постоянно совершенствуют, и в итоге в школе никто не отстает.

Поэтому со стороны единственного сына великого Виктора Баррена было форменной наглостью пренебрегать учебой и посвятить себя факультативной, если можно так выразиться, деятельности: водить шашни с каждой девочкой, которая этого пожелает.

Но всему есть предел. У меня не хватало ума понять, что валюта моего преждевременного опыта обесценится от перенасыщения. Когда к пятнадцати годам мои тайные познания получили широкую огласку, я столкнулся с непреодолимой преградой. Девицы хотели, чтобы все это что-то значило. Они хотели рассчитывать на меня. Одного секса им уже было мало. Они стремились к любви.

Я чувствовал себя, как бегун, который неожиданно узнал, что он соревнуется не в марафонском беге, а в триатлоне, а он, оказывается, забыл взять велосипед, да и плавать вовсе не умеет.