Они готовили и завтракали в молчании. По прошествии некоторого времени Виллоу почувствовала, что горький чай начинает действовать. Усталость в теле еще оставалась, но, когда она сгибала ногу, острой боли уже не испытывала. После завтрака Калеб и Виллоу загасили костер и свернули лагерь. На сей раз Дьюсу была уготовлена роль вьючной лошади, а Трей должен был нести немалый вес Калеба.

— Ваш жеребец не обидится, если его привязать к мерину? — спросил Калеб.

— Я не думаю.

Калеб хмыкнул.

— Ну, мы это скоро выясним. Которая из кобыл самая сильная?

— Любая из гнедых. Это дочери Измаила. Оседлайте Дав — ту, что с белым носком на одной ноге.

Калеб так и сделал, потом помог Виллоу сесть в седло. Когда она садилась, лицо ее заметно вытянулось, хотя она не издала ни звука. Калеб знал, что чай начал действовать, но никакое лекарство не избавит Виллоу от такой ошибки человечества, как дамское седло.

— Не хотите виски?

— Простите? — удивленно заморгала глазами Виллоу

— Виски. Хорошо снимает боль.

— Я буду иметь это в виду, — сухо сказала Виллоу. Несмотря на ноющую боль во всем теле и саднящую кожу между бедер, Виллоу чувствовала себя бодро. — Пока я буду подкрепляться чаем из ивовой коры.

— Как знаете.

Снова зарокотал гром, тучи сомкнулись и закрыли солнце. Дождь обрушился на землю в тот момент, когда Калеб тронул поводья и Трей возглавил движение. Дьюс добросовестно вел за собой четырех арабских лошадей. Измаил первое время фыркал и недовольно взбрыкивал, но в конце концов смирился с тем, что некий мерин, а не он прокладывает путь сквозь заслон дождя.

Если бы не водянистый мерцающий свет предвечерья, можно было бы сказать, что повторилось все то, что было прошлой ночью. Рысь, галоп, шаг, снова галоп — и так без конца. Виллоу даже не заметила, когда серый день перешел в черную ночь. По команде Калеба она жевала холодное мясо и лепешки, пила кофе, слезала с лошади и шла пешком, чтобы дать отдых Дав и размять затекшие члены, а затем снова садилась в седло, чтобы продолжить мучения.

Шли часы. Виллоу ничего не чувствовала, кроме смертельной усталости и мучительной боли во всем теле. Казалось, хуже быть уже не может, но тут задул свирепый, холодный ветер, и Виллоу стала колотить дрожь. Ветер широким потоком стекал с далеких вершин, которые скрывала ночь и ненастье.

Согнувшись над лукой седла и опустив голову, Виллоу пыталась как-то спастись от ледяного ветра. Она не сразу поняла, что произошло: из-за внезапной остановки лошади Виллоу едва не перелетела через голову Дав.

— Калеб, — хрипло спросила она, — что, уже рассвет?

— До рассвета еще далеко, но хватит этих дуростей! — последовал не очень любезный ответ.

Что имел в виду Калеб, Виллоу не поняла и ничего не сказала.

Калеб выбрал место для бивака в овраге, куда не проникал ветер. В одном месте скала образовывала нечто вроде навеса, под которым можно было укрыться от дождя. У поваленного ствола тополя под навесом запылал костер, и от влажной земли пошел пар. Тепло размягчило Виллоу, она зачарованно смотрела на пляшущие языки пламени.

— Поднимите руки, — скомандовал Калеб.

Виллоу повиновалась и почувствовала, как с нее снимают тяжелое пончо. Это ее удивило, потому что она не помнила, когда и как оказалась в нем. Но она удивилась еще больше, когда поняла, что Калеб расстегивает пуговицы ее дорожного костюма. Она попыталась оттолкнуть его руки, но это было все равно, что пытаться остановить низвергающийся с гор ветер.

— Что в-вы, по в-вашему мнению, д-делаете? — спросила Виллоу, стуча от холода зубами.

— Пытаюсь уберечь вас от воспаления легких, — мрачно ответил Калеб, срывая с нее платье и не обращая внимания на крючки, застежки и пуговицы — Пончо может спасти от холода, но не тогда, когда оно надето на мокрую одежду. Кстати, ваша одежда такая толстая, что высохнет теперь не скоро.

Виллоу посмотрела на освещенное костром лицо мужчины, который сдирал с нее платье так же бесстрастно, как счищал кору с бревна. Оно было мокрым и казалось черным из-за щетины. Такими же черными были пропитавшиеся влагой рубашка и жилет.

— Но в-вы тоже з-замерзли, — не без труда произнесла Виллоу.

Калеб лишь криво улыбнулся на ее реплику. Он достал из-за пояса нож и сделал то, что собирался сделать, впервые увидев Виллоу в этом громоздком, тяжеловесном наряде. Сталь полоснула по ткани и откромсала низ бесполезных юбок. Когда нож звякнул о металл, Калеб задержался, чтобы проверить содержимое потайного кожаного кармана, пришитого изнутри.

Двухзарядный пистолет выглядел игрушечным в его большой руке. Калеб прикинул его вес, убедился в том, что он заряжен и положил пистолет на бревно рядом с Виллоу. Затем снова стал орудовать своим длинным ножом, демонстрируя мастерство, которое при других обстоятельствах могло вызвать лишь восхищение. Но сейчас обоим было не до того: Виллоу была занята тем, что пыталась справиться с ознобом, а Калеб изо всех сил старался не замечать ее прозрачных панталон.

Однако лишь слепой или святой мог не обратить внимания на стройные линии ее ног или на соблазнительно просвечивающий пышный треугольник между бедер. Тонкий батист лифчика Виллоу был и того прозрачней, и взору открывалась девичья грудь с розовыми сосками, съежившимися от холода. Калебу стоило огромных сил воспротивиться искушению сбросить с себя мокрую одежду и разогреть Виллоу так, как это может сделать мужчина. Он сжал зубы и поспешил завернуть Виллоу в одно из своих самых мягких и теплых одеял.

— Побудьте здесь, пока я займусь лошадьми, — безапелляционно сказал он.

Виллоу нисколько не собиралась возражать. Огонь костра почти обжигал ей лицо, но еще сильнее горела замерзшая кожа на руках и ногах. Кажется, Виллоу никогда не чувствовала себя до такой степени продрогшей, даже тогда, когда зимой во время войны пряталась в погребе от солдат. Она сидела так близко к костру, что от ее волос шел пар, и была искренне благодарна этому немилосердному жару.

Когда Калеб, привязав и расседлав лошадей, вернулся к костру, Виллоу уже не дрожала. Пончо она передвинула поближе к огню, и от него тоже поднимался пар. Она позаботилась также о том, чтобы разложить на бревне и просушить шарф. Сушились также и остатки ее дорожного платья.

Калеб бросил на Виллоу быстрый взгляд, положил у ног охапку дров и сказал:

— Они сырые, поэтому надо подбрасывать по одной ветке.

Он стал шарить в сумках в поисках сковородки и еды, стараясь не замечать шелковистую кожу обнаженной руки, когда Виллоу потянулась за хворостом. Когда при этом одеяло соскользнуло, он попытался не замечать изящества ее шеи и плеча. Когда же одеяло соскользнуло еще ниже, Калеб постарался не замечать ни поднимающейся при дыхании груди, ни прозрачности кружев, так тонко оттеняющих женственность форм.

Пламя, лизавшее своими языками и пожиравшее дрова, было не горячее его мыслей. Он стал быстро резать огромным ножом мясо, размышляя, как ему побыстрее достать подходящую одежду для Виллоу.