конкретно стратегии используют писательницы, чтобы обнаруживать ту тысячу других героинь, к числу которых сами принадлежат? Многие писательницы наших дней, похоже, обращают свой взор в прошлое и воскрешают фигуры былых времен, чтобы продемонстрировать: они были социально маргинализированы, но отнюдь не так слабы и беззащитны, как может показаться на первый взгляд. Находя достоинство, ценность и значимость в жизнях тех, кто так или иначе был отодвинут на второй план, эти писательницы предлагают нам взглянуть на события под другим углом, с другой точки зрения, узнать другие версии историй{58}. Что было бы, если бы мы могли услышать голос Европы, Арахны, Гекубы, Психеи? Суть в том, чтобы «дефамилизировать», сделать незнакомой давно известную историю, широко циркулирующую в нашей культуре, подвергнуть содержание этой старой истории критическому осмыслению и сопоставить старую версию с новой. Кроме того, такие мотивы побуждают нас учиться верному отношению к историям, а также помогают осознать, что истина не глаголет устами какого-либо конкретного протагониста и что справедливость – это общественное благо, которого очень трудно добиться и которое требует, чтобы мы прислушивались к самым разным голосам и были готовы принять во внимание как индивидуальные показания, так и целый хор жалоб и стенаний.

Античный мир редко позволял женщинам высказывать то, что у них на уме, – ни в реальной жизни, ни в мифах, сказаниях или истории. Были, конечно, исключения, и Еврипид позволяет Гекубе, узнавшей, что она отдана в рабыни Одиссею, отозваться о герое самым нелестным образом: «Жребий меня лукавому / Отдал в неволю зловерному: / Права не знает он, бог не страшит его, / Змей подколодный он, гневом согласие / Царь Одиссей творит, сума переметная». Но тот же Еврипид в других строках возлагает вину за всю Троянскую войну на Елену: «О, сколько ты утратил, Илион, / И одного все это жертвы ложа!»{59}.

Маргарет Этвуд поняла, что женщин Античности можно оживить и наделить голосом. Но еще до «Пенелопиады» Криста Вольф нашла родственную душу в греческой женщине, чей голос был навечно обречен оставаться без внимания, но должен был быть наконец услышан в наши дни. «Говорить своим собственным голосом: это главное», – заявляет Кассандра в одноименном романе Вольф 1983 г. В Кассандре Вольф видит свое альтер эго, двойника. Она способна прорицать будущее, потому что у нее хватает «смелости видеть вещи такими, какие они есть в настоящем».

Читала ли Вольф Симону Вейль, написавшую эссе об «Илиаде» и назвавшую ее «поэмой о силе»? Истинный герой эпоса Гомера, утверждала французская политическая активистка и философ, – это сила, которая порабощает всех, кто подпадает под ее влияние, делая из них вещь. В своих объемных примечаниях в форме четырех дополнительных документов, сопровождающих роман и описывающих процесс его создания, Вольф объясняет, почему решила говорить голосом Кассандры: судьба Кассандры служит прообразом участи всех женщин на протяжении последующих трех тысяч лет – «быть превращенной в объект»{60}.

«Кому я могу признаться, что "Илиада" мне скучна?» – спрашивает Вольф в минуту бескомпромиссной откровенности. Ошеломленная прямотой этого вопроса, я задумалась о том, как долго мне самой не удавалось искренне, полноценно погрузиться в «Илиаду»: мой разум отказывался разбираться во всех этих подробностях военного дела и удерживать их в памяти. Почему я вечно путала греческих воинов с их противниками-троянцами (на чьей стороне Аякс?) и не могла уследить за всеми их сюжетными линиями? Причина была не в том, что я не могла «идентифицировать себя» с Ахиллесом, Гектором или Приамом, а в том, что Гомер даровал нам историю, которая держится на злобе, войне, насилии, убийствах, побоищах и «героических» деяниях. Женщины, говорит нам Вольф, живут в «другой реальности», и мир «Илиады», если взглянуть на него глазами жрицы и прорицательницы Кассандры, может предстать в новом свете и по-новому увлечь читателя. Внезапно у Ахиллеса появляется новая характеристика: «Ахиллес, этот скот» («das Vieh Achill» в немецком оригинале, что буквально и переводится «животное/скот Ахилл»). Героический поиск славы и бессмертия внезапно смиренно уступает место другой миссии, другому «квесту»: попыткам избежать полного разрушения города и гибели его населения – Untergang, тотального уничтожения.

Ф. Сэндис. Елена и Кассандра (1866)

Угроза уничтожения современного мира – в данном случае ядерная – и стала стимулом для создания «Кассандры». В 1980 г. Криста Вольф, жившая в то время в Восточной Германии, отправилась со своим мужем Герхардом в Грецию. Два года спустя она подготовила пять «Лекций о поэтике», четыре из которых были посвящены ее путешествию по Греции, а пятая стала наброском «Кассандры». Четыре вводные лекции вышли отдельно под названием «Условия повествования» – они переносят нас в мир туризма и античной истории, поэтики и политики.

Что побудило Вольф сосредоточить свое внимание на Кассандре, не считая желания написать что-то о женщине, которая, как и сама писательница, оперировала словами? Вольф метила высоко: она хотела ни много ни мало развенчать саморазрушительную логику западного мира, его влечение к смерти, которое обернулось разрушением города, убийством мужчин и порабощением женщин. Угроза ядерной войны стала для нее поводом написать об античной цивилизации, которая пошла по пути, приведшему ее к уничтожению. Кассандра, чьи слова и пророчества никого не трогают, становится своего рода прообразом писателя современной Вольф эпохи, который отчаянно пытается предупредить и удержать от рокового шага («Тот, кто ударит первым, умрет вторым»), но оказывается трагически неспособен осуществить план эффективного сопротивления.

В романе «Тысяча кораблей» (2019) Натали Хейнс, британская писательница с дипломом Кембриджа по античной литературе, берется дирижировать целым многоголосым хором, чтобы позволить нам услышать сразу очень многих из тех, кому Гомер не дал слова. А кому же быть проводником этих голосов, как не Каллиопе, музе эпической поэзии? Что же она поет?

Я пела о женщинах, о женщинах, таящихся в тени. Я пела о тех, кого забыли, о тех, кем пренебрегли, о тех, кого не стали упоминать. Я собрала старые истории и встряхнула их так, чтобы все спрятанные в них женщины оказались прямо на виду. Я воспела их, потому что они долго дожидались своего часа. Все так, как я ему и обещала: это история не одной женщины, и не двух. Это история их всех. Война не обходит стороной половину из тех, на чей век выпадает{61}.

В своем рассказе Каллиопа также благодарит Мнемозину, которая помогает восстановить и увековечить в памяти подвиги женщин былых времен. Мы слышим голоса вереницы троянок, в числе которых Гекуба, Поликсена и другие, а также гречанок, от Ифигении до Пенелопы. Гомер, как мы теперь видим, рассказал нам лишь половину истории – а другая, забытая половина отмечена актами героизма, превосходящими все деяния, которые воспел, по словам Хейнс, «один из величайших основополагающих текстов о войне и воинах, мужчинах и мужественности». Невозможно забыть слова гордо идущей на казнь Поликсены: «Ее не смогут назвать малодушной». «Разве Энона не меньше герой, чем Менелай? – спрашивает Каллиопа. – Он теряет жену, собирает целую армию, чтобы вернуть ее обратно, и платит за это бессчетными жизнями тех, кто пал на поле боя, и тех, кто стал вдовами, сиротами и рабами. Энона лишилась мужа и одна воспитывает их сына. Что из этого по-настоящему героический поступок?» «Никто не воспевает отвагу тех из нас, кто был оставлен дома», – отмечает Пенелопа.

Супруга Одиссея пишет ему серию посланий, каждое из которых насквозь пропитано сарказмом. «Ты предан славе больше, чем был когда-либо предан мне», – пишет она. «И, конечно, с твоим собственным величием тебя никогда ничто не разлучит», – добавляет она, размышляя о причинах, по которым Одиссей не торопится вернуться домой к жене и сыну. Другими словами, истинный героизм проявляют не те, кто стремится к бессмертию и славе, а бесстрашные женщины, охраняющие жизнь – хотя бы только свою, – вместо того чтобы участвовать в бессмысленных актах разрушения.

В какой-то момент Каллиопа шепчет на ухо Гомеру: «Она [Креуса] не сноска под важным текстом, она личность. И она, и все другие троянки, как любая личность, достойны памяти. И гречанки тоже». По воле музы, которая устала от Гомера и решила возложить обязанность рассказать о Троянской войне на другого поэта, новым сказителем становится Хейнс. Как и Гомер, она берется увековечить события той войны – но на этот раз вспомнив и одарив бессмертием всех тех, кто был доселе мертв, погребен и забыт. И гречанки,