– А почему бы вам не прекратить кормить уже сейчас? – рискнула спросить я.

– Я же не плохая мать! В исследованиях говорится, что материнское молоко для младенцев – самая охрененная вещь. Кроме того, – она вздернула выщипанную бровь, – мой парень рад сосредоточиться на другом месте. Он его называет «моя лучшая половина».

Я задумалась, не понимая, что это значит. И как к этому отнестись.

– Марко! – завопили старшеклассники в одном из пикапов.

– Поло! – отозвались из другого.

– И что он с ней делает? – задумчиво спросила псевдо-Карен.

Я посмотрела на игровую площадку: девочка лежала на спине, кожаная перчатка Пола рядом с ней. Она что, упала? Или ее ударили качели? Мы наблюдали, как Пол вскарабкался на нее, оседлав ее живот и уперев ладони в гравий. Похоже, что он с ней тихо разговаривал, и, хотя у меня не было причин подозревать, что он делает нечто непотребное, в его позе, в том, как он, словно хищник, навис над ней, расставив колени, ощущалось нечто угрожающее. Девочка лежала неподвижно, отвернув от нас лицо. А у Пола был такой вид, словно он собрался поцеловать ее в губы.

Но он просто говорил. Оба вроде как играли в некую странную игру.

– Есть… материя… все есть… разум, – говорил он нараспев. На секунду показалось, что он цитирует слова из книги, из сказки, протяжные слова слипались, и их было трудно расслышать. Потом он стал произносить их четче. – Нет в мире точки, где нет Бога!

– Что он говорит? – забеспокоилась псевдо-Карен. – Что там происходит?

Я не понимала. Мы встали со скамейки одновременно. Но почему-то мы обе опасались к ним приближаться. Мы видели, что дети поглощены чем-то очень личным, интимным. Чем-то тайным и важным, что исключало наше присутствие. Девочка едва слышно захныкала, но Пол навис над ней и не двигался. Светлая челка упала ему на глаза.

– Нет в мире точки, где нет Бога!

– Какого хрена! – Псевдо-Карен взглянула на меня с отвращением. – Какого хрена он несет! – Она рванулась вперед. – Я сижу себе в парке, и тут откуда ни возьмись является парочка шизанутых на Иисусе!

– Нет! – вздрогнула я.

– Трёхнутые слетаются в этот город стаями, просто как чертовы гуси!

– Погодите… – Я пошла за ней.

Я инстинктивно подобралась, заняв оборонительную позицию, а потом – так подхваченный порывом ветра лист летит над землей – меня захлестнула волна облегчения. Я уперла руки в боки. Такое было ощущение, что я все это время что-то утаивала от нее, но она все-таки в конце концов подловила меня на лжи, которую я, к собственному удивлению, умудрилась так долго скрывать. Я понятия не имела, что удумал Пол, и в тот момент мне было на это наплевать. Просто мы с Полом были такими вот шизанутыми. Просто мы с ним не собирались каждый вечер сидеть где-то в подвале перед теликом и смотреть «Улицу Сезам» и не собирались получить сотрясение мозга от удара камнем по голове, как не собирались жить такой же уныло-посредственной жизнью, о какой мечтала эта псевдо-Карен со своим бойфрендом и с их лысым младенцем. Ну и что?

Псевдо-Карен, зажав младенца под мышкой, нагнулась над девочкой, схватила ее за руку и выдернула из-под Пола. На секунду девочка оцепенела, словно не могла вздохнуть, а потом издала пронзительный тонкий вопль, как маленький ребенок, и из обеих ее ноздрей запузырились сопли. Ее лицо исказила гримаска, и она бросила на Пола взгляд, полный обожания и тоски, словно за эти десять минут знакомства она отдала ему все, что было у нее в жизни, а он взял, да-да, взял без колебаний, хотя и знал, как она этим дорожит…

Я не собиралась выяснять у Пола, что он сделал той девочке, но он сам поднял эту тему. Мы ехали на велосипеде домой, и он долгое время хранил молчание. Потому начал повторять:

– Та девочка… та девочка…

Обернувшись к нему, я спросила:

– Что?

– Та девочка…

– Пол, ты сделал ей больно! – Я сочла, что должна ему это сказать.

– Она упала!

– Ты ей не давал встать!

– Я ее исцелил!

– Перестань болтать глупости!

И тут меня осенило, что от природы дети чокнутые. Они верят в невозможные вещи, потому что им так удобно, они считают, что их фантазии – центр мироздания. Они лучшие в мире шарлатаны, если хотите знать, притворщики, которые даже не отдают себе отчета в том, что они притворяются. Вот о чем я думала, крутя педали. Из-за дождя большая зубчатка скрипела под нами, и шины монотонно шуршали.

– Перестань болтать гупости! – проговорил Пол.

От природы дети еще и попугаи.

По правде сказать, мы с Полом не всегда ладили. По большей части мы относились друг к другу тактично и, в общем, умели находить компромиссы. Я дарила ему полдень, когда мы заходили в закусочную и я покупала ему пирог, за что он мне любезно дарил час времени, который мы проводили на озере в каноэ. Мы садились за столик в дальнем конце закусочной, и, когда он расправлялся с едой, я оплачивала наш заказ из своих медленно растущих сбережений, выкладывая на столик одну из десятидолларовых купюр, полученных от Патры. Никаких липких четвертаков и десятицентовиков, никаких долгих посиделок в ожидании сдачи, никакой пустой болтовни с Санта-Анной, официанткой с чуть заметной бородкой.

– Почему пирог такой вкусный? – спрашивал Пол, когда мы выходили из закусочной. Сладкое его взбадривало. Он начинал приплясывать, прищелкивая пальцами и подскакивая то на одной ноге, то на другой.

– Все дело в названии, – отвечала я.

– Шоколад?

– Мусс! – удивленно возражала я.

Пол поднимал голову и разглядывал голову лося[15] над входной дверью и широко раскинутые, словно мужские объятия, рога и ноздри размером с миски.

Уговорить его на поездку на каноэ было куда сложнее. С самого утра малыш пребывал в суетливом и шумном возбуждении. Он боялся замочить ноги, залезая в лодку, поэтому я шлепала по мелководью в сапогах, держа Пола на руках, и усаживала его на дно лодки ближе к корме. Там он чувствовал себя куда увереннее, чем на сиденье. Потом я давала ему брецели и подкладывала под попку старый спасательный жилет, на котором он восседал точно турецкий султан. Я просила его сидеть не шевелясь, пока я гребу: не раскачиваться взад-вперед, а просто смотреть вперед. В тот день озеро было спокойным, и черная вода гулко заглатывала каждое погружение весла. Пол так заскучал, что уснул под убаюкивающий плеск воды, свесив голову и скрестив руки над сиденьем. Домой я несла его на закорках – он висел у меня за спиной, обхватив мои бока ногами, как младенец. Мне пришлось вытащить каноэ на каменистый берег да так там и бросить, хотя его вполне могло унести в открытую воду, если бы поднялся ветер и начался прибой. Но у меня не было лишних рук волочь каноэ с собой.