– Господин Гойдман, это мы нашли сегодня. Сколько вы дадите за плиту?

Господа заволновались. Шепсель надел очки точь-в-точь как у старого Якова Нахумовича и наклонился к плите.

– На какой глубине вы ее отыскали? – поинтересовался он, ощупывая мрамор и удовлетворительно крякая.

– Метра два-три, – встрял муж, туповатый детина с плоским прыщавым лицом.

– Понятно, – кивнул Шепсель. – Значит, век пятый нашей эры. Что ж, я беру у вас вашу находку.

– Вы действительно уверены, что это древнегреческая могильная плита? – вмешался представительный господин.

Шепсель развел руками, как бы давая понять, что ошибки здесь не может быть никакой.

– Тогда позвольте. – Розовощекий выдвинулся вперед и достал бумажник. – Скажите, сколько она стоит?

– Вы уважаемые люди, – по лицу Гойдмана-младшего расползлась масляная улыбка. – Я отдам ее вам за двести пятьдесят рублей. Согласитесь, господа, это недорого. В соседней лавке с вас содрали бы четыреста, но мы не запросим столько. Нам очень важно иметь постоянных клиентов, которые бы нам доверяли. И нам очень важно, чтобы вы пришли к нам еще. Или приехали с другого конца России.

Клиенты переглянулись. Гойдман видел, что его льстивые слова пришлись им по душе.

– Согласны! – воскликнул второй, тоже седоватый, но с бледным лицом – заложник сырого питерского климата. – Мы берем товар.

Через несколько минут покупатели, очень довольные, вышли из лавки, а Шепсель и Лейба, не менее радостные, протянули Анюте пятьдесят рублей.

– Ты их честно заработала, – сказал ей Лейба и повернулся к брату: – Шо мы имеем сегодня еще?

– Три обломка древнегреческой колонны, – отозвался Шепсель. – Кстати, тоже ходовой товар. Я думаю, он у нас не залежится. Анюта, никуда не уходи.

Крестьянка кивнула и отправилась в садик. Туповатый муженек, как тень, поплелся за ней, но не успели они примоститься под сливой, как снова услышали условный сигнал.

Шепсель оказался прав. Товар не залежался. Покупатели не обходили лавку, и деньги к проходимцам текли рекой. И не жалкие копейки, которые они когда-то выручали от продажи леденцов и лаврушки. Сотни, сотни и сотни, постепенно складывавшиеся в тысячи.

Дивногорск, наши дни

Игорь оказался культурным и ненавязчивым жильцом.

Утром он принес ей нехитрый завтрак, состоявший из тостов, густо намазанных маслом, и яиц всмятку.

– Я не стал сильно ковыряться в твоем холодильнике, – объявил он с порога. – Но решил, что даже такой набор продуктов позволит тебе не торопиться на работу. Ты можешь пить кофе и блаженствовать.

Лиза вспомнила, что ей предстоит уборка огромной квартиры своей постоянной клиентки, и вздохнула:

– Не до блаженства. Но все равно спасибо. Ключи я оставлю тебе. Чем планируешь заняться?

– Знаешь, я проснулся очень рано и раздумывал над твоими словами, – признался он. – Действительно, мне стоит поискать работу. Пусть на первых порах она будет не очень престижной. Но я не могу позволить тебе ишачить на двоих, тем более когда один – здоровый мужик, с блеском проходивший все медкомиссии.

– И правильно, – согласилась Лиза, допивая кофе и запахивая халат. – Вдруг подвернется что-нибудь подходящее?

Она прошла в ванну, где вскоре заурчал душ, а Игорь плюхнулся в мягкое кресло.

По правде говоря, идти никуда не хотелось. Он не обманывал эту малознакомую добрую женщину, он хотел летать, потому что это было его призванием. Остальная работа вызывала отвращение. Неужели и ему придется стать уборщиком, хотя бы и на время?

Она вышла из душа помолодевшая, с сияющей кожей.

– Кстати, ты можешь сдать квартиру. Это тоже дополнительный заработок.

Он усмехнулся:

– Небольшой. У меня всего однушка. Когда мы продали с моей бывшей трешку и разделили ее пополам, я остался в однушке, в самом плохом районе нашего города. Все собирался сделать ремонт, но, – Игорь виновато развел руками, – так и не сподобился. А теперь и вообще недосуг. Кстати, и машину пришлось оставить ей. Тогда я не возражал, думал: ей она нужнее.

Лиза подошла к нему и провела рукой по его черным волосам.

– Все еще будет хорошо, – сказала она твердо, – вот увидишь.

Мужчина отмахнулся:

– Посмотрим. Ладно, я побежал.

– Подожди, я с тобой. – Они вышли вместе, и Лиза дала ему ключи. – Я уверена, ты придешь раньше меня.

В голове мелькнула мысль, что, возможно, она совершает глупость. Да, ей стало жалко человека, но она о нем ничего не знала. А кроме поговорок, прославляющих добрые дела, есть и другие, например «добро наказуемо».

«Что он вынесет из моей квартиры? – успокоила себя женщина. – Старую мебель? Ей давно пора на свалку. У меня нет тайников, где бы я прятала сбережения на черный день. Ничего у меня нет».

– До вечера. – Женщина улыбнулась и направилась к остановке, чувствуя, что он стоит и смотрит ей вслед.

Очаков, 1891 г.

Несмотря на начало сентября, осень не позолотила ни одного листа на деревьях, трава пожухла еще в июле, дни и ночи оставались такими же жаркими, как и в августе.

Шепсель сидел на камне, глядя в яму (они с Лейбой продолжали раскопки только для отвода глаз) пустым взглядом, и думал только об одном, вернее, об одной.

Однажды запавшая в душу, Малка не давала спокойно спать, занимала его мысли днем и ночью, казалось, постоянно находилась рядом, протягивала во сне ему сочные губы для поцелуя, но с рассветом исчезала, и он вставал усталый и раздраженный.

В последнее время Шепселя не радовала прибыль. Ему хотелось обладать красавицей, но он не знал, как к ней подступиться. Несколько раз, встречая ее по дороге к мастерской Нахумовича, он пробовал заговорить, однако девушка отделывалась незначащими фразами или просто молчала, вероятно помня наказы дяди.

Старый Яков не уставал говорить Шепселю:

– Ну не пара ты нашей Малке. Ну набьешь карманы деньгами, а на поверку все равно жулик, мошенник. Ты никогда не заработаешь кусок хлеба честно, а это значит, что рано или поздно окажешься в тюрьме. Я не для того вложил душу в мою девочку, чтобы отдать ее уголовнику.

Шепсель вспыхивал, как спичка, испытывая большое желание ударить скульптора по лысевшей голове.

– Сам-то разве не этим же промышляешь? Купил бы ты своей Сарре меховое манто, если бы не наш антиквариат?

Яков презрительно фыркал и сплевывал: