Я писал, а больных в приемном покое становилось все больше. Но я не спешил. Натан двигался к концу, и я хотел, чтобы у него было время примириться с тем, что произошло. Если ему легче быть с другом и его семьей, то я должен предоставить ему эту возможность. Ему и без того было плохо.

Я вызвал медсестру, говорящую по-испански, чтобы она перевела мои инструкции и вслух прочитала их Пабло. Потом я заставил Пабло все повторить, чтобы сестра убедилась, что он все понял.

– В последний раз спрашиваю, – обратился я к обоим мужчинам. – Вы уверены, что хотите именно этого?

Натан посмотрел на Пабло. Пабло поднял подбородок, нахмурился и кивнул.

– Да, сеньор.

Он все решил.

Натан засмеялся.

– Да, черт побери, мы все решили.

Я написал на листке бумаги свой телефон и протянул Пабло:

– Если что-то произойдет и вы не будете знать, как поступить, можете звонить мне в любое время дня или ночи.

Он посмотрел на листок, сложил его и засунул в нагрудный карман своего комбинезона.

– Через пару дней я позвоню вам, чтобы узнать, как дела. Если что-то произойдет раньше, привозите его в больницу. Мы всегда здесь.

Я пожал Пабло руку.

– Спасибо, сеньор.

Подготовка к выписке заняла много времени. Когда я закончил, ко мне выстроилась целая очередь медсестер с историями других пациентов. А еще меня ждал список звонков и стопка анализов крови.

– Еще несколько минут, – сказал я в двадцатый раз.

Мы с Натаном почти закончили.

Я вышел на парковку. Натана вывезли на каталке. Двое взрослых сыновей Пабло помогли мне поднять Натана и переложить в пикап. Мы передали ему коробку со всем необходимым – даже инвалидное кресло, но со строгой инструкцией, что пересесть в него он сможет только с разрешения врача.

Сыновья Пабло запрыгнули в пикап и уселись по обе стороны от Натана.

– Далеко вам ехать? – спросил я.

– Примерно двадцать миль к северу, – ответил Натан, глядя прямо на меня. – Они живут в горах.

Взревел мотор.

– Если вы передумаете или что-то не получится, вызывайте скорую. Мы позаботимся о вас, Натан. Я постараюсь найти вам хорошее место.

Натан улыбнулся.

– Я еду в хорошее место. Спасибо за помощь, док.

Он постучал по борту, и Пабло тронулся. Я отступил назад. Грузовик медленно двинулся с парковки. Когда машина выезжала на улицу, Натан в последний раз помахал мне.

День был сложный. У меня не оставалось времени думать о Натане. Я работал не покладая рук, без перерывов. Последние два часа – и смена кончилась.

Я сдал ее другому врачу, взял пальто и вышел на улицу. Ночь выдалась ясная, на небе ярко горели звезды. После тяжелого дня я любил посидеть на скамейке возле вертолетной площадки, чтобы собраться с мыслями. Отсюда открывался потрясающий вид на горы.

Я сел и заложил руки за голову. Я думал, что сейчас происходит у Пабло. Надеюсь, они справятся.

Я уже собирался уходить, когда из больницы выбежала Анита. Она так неслась, что напугала меня до полусмерти.

– Мне сказали, что ты можешь быть здесь, – задыхаясь, выпалила она.

Я подхватил сумку и повесил ее на плечо.

– Уборщица выбрасывала мусор из комнаты Натана и нашла это, – она протянула мне несколько листков. – Они позвонили сестре, а она – мне.

Я смотрел на скомканные листы. У меня замерло сердце. Это были мои инструкции – рецепты, графики, информация по уходу. Он ничего не взял с собой.

– Что за черт… – пробормотал я, перебирая бумаги.

Пабло не сможет получить лекарства для Натана без рецептов. Он не представляет, что делать без моих инструкций. А ведь они уехали несколько часов назад. Он должен был уже вернуться или прислать сына за документами.

– Хочешь, чтобы я им позвонила? – спросила Анита.

Я смотрел на бумаги и постепенно понимал, что произошло. Мне стало ясно, что телефон, который оставил нам Пабло, не ответит. Он был Натану как сын, и он сделал именно то, чего Натан хотел. В отличие от нас, врачей, Пабло знал, как нужно позаботиться о старике со сломанным позвоночником.

Я поглядел на небо, и по спине моей пробежал холодок. Действительно, ночи стали холодными, и температура продолжала опускаться. Сегодня будет очень холодная ночь.

Я думал о том, что сказал мне Натан, когда я объяснил, что с ним произошло. Он был прав: если оставить его на улице, он долго не протянет. В его состоянии он не переживет эту ночь.

Я поблагодарил Аниту и медленно пошел к машине.

Я позвонил шерифу. Он выслушал меня и сказал, что заедет на ферму Джеймса, но сейчас он находился южнее, в горах, где произошло тяжелое ДТП. Скорее всего, он выберется только на рассвете. Даже идеальный полицейский не бросит все ради девяносточетырехлетнего фермера. Я поблагодарил его и отключился.

Домой я поехал дальней дорогой – проселком через пшеничные поля. На полпути я остановился, съехал на обочину, вышел и прислонился к капоту.

Ночь была ясной и холодной. Натан, наверное, уже в поле. Пабло простился и ушел. Я чувствовал это. Где-то там, посреди пшеницы, Натан сейчас смотрит в то же небо. Он лежит там один, глядит на звезды, и колосья пшеницы колышутся над ним. Его освещает полная луна. В абсолютном одиночестве Натан прощается с миром. Жизнь его подходит к концу.

* * *

Утром шериф нашел его, а в нескольких футах инвалидное кресло. Пабло заявил, что они оставили Натана в доме, на его постели – по его просьбе. Он сказал, что Натан попросил оставить его на ферме одного, и Пабло согласился, потому что тот твердо пообещал утром уехать с ним. Сыновья Пабло эту историю подтвердили.

Шериф решил, что среди ночи Натан как-то перебрался в инвалидное кресло и поехал в поле. Туда, где река делает резкий поворот и где пшеница всегда растет лучше всего. Где старый дуб шелестит листьями на ветру. Куда олени каждый год приводят своих оленят. Шериф осмотрел место происшествия и решил, что Натан доехал до этого места, но коляска наехала на камень и перевернулась, он не смог подняться и умер от холода в эту морозную ночь. И как я мог сказать, что такого не могло случиться?!

Позже шериф рассказал мне, что Натан лежал на спине. Глаза его были закрыты, кожу покрывала роса. Лицо у него было таким спокойным, что могло показаться, что он спит. Шериф впервые обнаружил мертвое тело, обе руки которого до запястий были погружены в землю, словно корни пшеничных колосьев.

Они тоже были готовы.

Готовы к урожаю.

Курт

Я натягиваю перчатки, покрытые кровью.

Они взлетают из мусорного бака приемного покоя, взмывают высоко в воздух и оказываются на моих руках. Рядом со мной стоит Эми, одна из наших сестер. Она очень бледна. В ее руках окровавленное полотенце, на нем еще больше крови, чем на перчатках. Эми начинает аккуратно вытирать мои руки полотенцем. С каждым движением ее рук полотенце становится все чище, а мои перчатки все кровавее.