— Ща свидание будет назначать, — хихикнул Дженкс.

Я повернулась к догонявшему нас Айсмену.

— Миз Морган! — сказал он, глянув на значки сфамилиями. — Если вы не против, не могли бы вы оставить ваш кофездесь? — И добавил в ответ на мой недоуменный взгляд: — А то он можеткого-нибудь там слишком рано разбудить, а наш вампир-дежурный пошел на ленч,так что будет… — Он поежился и сменил формулировку: —…Может быть плохо.

Я поняла:

— Ну конечно! — Я отдала ему кофе. — Безпроблем.

Он тут же успокоился.

— Спасибо. — Блондин повернулся было к своему столу, нозадержался: — А вы не Рэйчел Морган, оперативный работник?

— Ух ты, да мы тут популярны! — хихикнул Дженкс у меняна плече.

Но я просияла, обернулась к мальчику полностью, хотя Гленнвыражал нетерпение. Ничего, подождет. Не слишком часто меня узнают — и еще режемне не приходится после этого драпать во все лопатки.

— Да, это я, — ответила я, с энтузиазмом пожимаяему руку. — Очень приятно.

Руки у Айсмена были теплые, глаза выдавали его восторг.

— Айс, — представился он, подпрыгивая отрадости. — Подождите секунду, у меня для вас кое-что есть.

Гленн сильнее сжал куклу, но сообразил, что тискает, инемедленно передвинул пальцы на ключик. Айсмен рылся в ящике своего стола.

— Да здесь она, здесь, дайте мне секунду. — Дженксзагудел мотивчик из «Джепарди»,[1] и прекратил, когда молодойблондин триумфально со стуком задвинул ящик на место. — Вот она!

Он побежал обратно к нам, и я почувствовала, что у меня слица сходит всякое выражение, когда я увидела, что он с такой гордостью мнепротягивает. Ножная бирка?

Дженкс взлетел с моего плеча, перепугав Айсмена дополусмерти — тот его, видно, не разглядел, — и приземлился мне назапястье.

— Рэйч, твою мать! — воскликнул он. — На этойштуке твое имя. Чернилами написанное! — Он засмеялся и взмыл ввоздух. — Как это мило! — произнес он насмешливо, но хозяин морга былслишком возбужден, чтобы эту насмешку заметить.

Покойницкая бирка? Я подержала ее в руке, озадаченная.

— Э-э… спасибо, — сумела я ответить.

Гленн откуда-то из глубины груди издал презрительноехмыканье. У меня возникло ощущение человека, над которым грубо подшутили, ноАйсмен искренне и широко улыбнулся и сказал:

— Я работал в ту ночь, когда на реке яхта взорвалась,на рождество. И сделал для вас эту бирочку, а вас не привезли. Оставил тогдакак сувенир. — Милое лицо его вдруг омрачилось беспокойством. — Я…ну, я думал, может, вам захочется ее получить.

С облегчением поняв, я сунула бирку себе в сумку.

— Да, спасибо, — сказала я, потом тронула его за плечо,давая понять, что все в порядке. — Серьезно, большое спасибо.

— Может, пойдем теперь? — буркнул Гленн, и Айсмен,улыбнувшись мне смущенно, вернулся к своему столу быстрым шагом, даже полыхалата развевались. Фэвэбэшник вздохнул и распахнул передо мной створку дверей.

А я на самом деле была рада получить эту бирку. Ее сделали,искренне намереваясь использовать, и потому она несла мощную связь со мной: нанее могли опереться, нацеливая лей-линейное заклинание. Так что лучше пустьбудет у меня, чем у кого другого. Будет время — избавлюсь от нее без риска.

За дверью была еще одна дверь, что-то вроде шлюзовой камеры.Запах мертвечины стал сильнее, и Дженкс приземлился мне на плечо, прямо подухом, где я утром мазнула духами.

— Много времени здесь проводите? — спросила я Гленна,когда мы вошли собственно в морг.

— Прилично.

Он не смотрел на меня, интересуясь более номерами икарточками-указателями на дверцах выдвижных ящиков в человеческий рост. У менямороз побежал по коже: я в городском морге еще не бы вала, и потому опасливопоглядывала на уютные кресла, поставленные у кофейного столика в дальнем конце— похоже было на приемную врача.

Помещение было длинное, четыре ряда ящиков по обе стороныширокого пролета. Здесь было только хранилище и место самовосстановления — никаких вскрытий, взятий образцов или искусственного восстановления тканей. Поодну сторону люди, по другую — внутриземельцы, хотя Айви мне говорила, что увсех есть внутри звонки — на случай попадания не туда.

Я шла за Гленном по пролету ближе к внутриземельскойстороне. Он дважды проверил карточку, и только потом отпер дверцу и вытащилящик.

— Доставлена в понедельник, — сообщил он подскрежет металла о металл. — Айсмену не понравилась суета вокруг нее, и онпозвонил мне.

Понедельник. Это вчера, что ли?

— Полнолуние только на следующей неделе, — сказалая, стараясь не смотреть на закрытое простыней тело. — Не слишком ли ранодля вервольфовского суицида?

На меня посмотрели его темно-карие глаза, и в них светилосьгрустное понимание.

— Вот и я то же подумал.

Не ожидая ничего дурного, я глянула, как Гленн убираетпростыню.

— Твою мать! — воскликнул Дженкс. —Секретарша мистера Рея?

У меня лицо сделалось кислое. С каких это пор секретарскаяпрофессия перешла в разряд опасных? Ванесса наверняка самоубийства не совершалаОна была не альфой, но очень близко к тому.

Удивление Гленна сменилось пониманием.

— Ага, — загудел его низкий голос. — Это ведьвы украли ту рыбку из офиса мистера Рея.

Во мне искрой вспыхнуло раздражение.

— Я думала, что ее возвращаю. И это была не его рыбка,Дэвид говорит, что мистер Рей сам ее украл.

Нахмурив брови, Гленн явно давал понять, что это безразницы.

— Она поступила в виде волчицы, — заговорил онпрофессиональным голосом, а его глаза смотрели только на избитые и разорванныеучастки голого тела. Сверху на груди у нее плыл черно-оранжевый вытатуированныйкарп кои — символ постоянного членства в стае Рея. — Стандартная процедура— обратное превращение после первого осмотра. Причину смерти легче найти начеловеке, чем на волке.

Меня стал доставать запах мертвечины в сосновом лесу. И то,что я приехала натощак, тоже делу не способствовало, кофе никак не хотелуспокоиться внутри. И я знала, что это стандартная процедура — очень недолговстречалась с одним парнем, который составлял чары для форсирования обратногопревращения в человека. Совсем был чокнутый, но у него водились крупные денежки— потому что работа эта нелегкая, а делать ее никто другой не хотел.

Дженкс ощущался на шее прохладным пятнышком, и я, не видяничего необычного — ну, кроме того, что она мертвая и рука у нее разодрана докости, — спросила: