В следующий раз она привезла мне в подарок монографию Эдварда Мунка, издательства Taschen, картины о жизни и смерти. Это был символический и остроумный подарок, потому что сама Варенька была вылитой девочкой с картины Мунка «Созревание», недооформившейся, несмотря на двадцать лет. Не знаю, осознанным ли был её выбор. Как раз в то время украли из музея знаменитое полотно Мунка «Крик». Может быть, всё дело в этой краже. Всё же я хочу думать, что она ориентировалась на «Созревание».

Вместе с Мунком она привезла мне подарки от мамы-папы. Блёклый рисунок в рамочке и длинное стихотворение, которое меня утомило. Я их куда-то засунул, подарки её мамы, и с тех пор не видел. А Мунка держу рядом.

Наши биологические отношения оформились во вполне прочную связь. Я был этими отношениями вполне удовлетворён до такой степени, что не стал искать себе московскую девушку, ждал всё учащавшихся визитов Вареньки. Как-то, выпив вина более положенного, она призналась мне, что Петербург сидит у неё «вот где», она энергично полоснула ребром ладони себе по горлу, она хотела бы сбежать, ей надоело обслуживать мать, она устала от нажитых за двадцать лет связей. Она и её подруга (Варенька быстро нашла в своём цифровом фотоаппарате нужное фото и показала мне рослую, скорее полную, грудастую девку), еврейка, мы с ней не разлей-вода, и в школе сидели на одной парте…

— Мы давно планировали сбежать в Москву, потом появился этот «немец», — она досадливо поморщилась…

— Бери подругу, приезжайте, будете жить со мной.

Варя изменила лицо, «остановив» все его черты и недоверчиво поглядела на меня:

— Чего? Ты же одиночка, что ты будешь делать с двумя тёлками?

— У твоей подруги действительно такие большие сиськи, как на фотографии?

— Огромные.

— Хм. Я бы хотел время от времени их трогать.

— Негодяй! Старый развратник! Ты рассчитываешь натягивать двух молодых тёлок сразу?!

Мы расхохотались.

Когда я отвозил её на вокзал, она сказала мне в последний момент (проводник уже заявил: «Провожающие, покиньте вагон, поезд отправляется», — ну вы знаете эти голоса), я обнимал её в это время:

— Твоё предложение принято на рассмотрение. Я поговорю с подругой, — она хитро улыбалась.

Однако нашим богунеугодным планам не суждено было реализоваться.

Это был март, а в апреле я познакомился с актрисой, которая стала матерью моих детей. И вот теперь посылаю Вареньке привет из глубины прожитых годов.

— Варенька, привет! Everything is good. Всё хорошо.

Выйдя на свободу, я старался не думать о политике. Я взял таймаут до конца лета. Но нацболы не дали мне никакого таймаута. Уже через день я расхаживал по подмосковному пустырю с бородатым активистом моей организации. Бородатый был взволнован, в моё отсутствие он руководил организацией. Но не один, а вместе с небольшой группой товарищей. Сейчас бородатого беспокоил один из них, интеллектуал, которого он не называл соперником, но было ясно, что бородатый его так воспринимает. «Удивительно стремление вида человека к лидерству. Даже лидерство в преследуемой организации желанно сердцу бородатого», — думал я. Бородатый явно хотел, чтоб я принял его сторону. Я же не хотел принимать сторон. Для такого человека, как я, личные симпатии и антипатии не имеют никакого веса. Для меня существует одна ценность: это благо организации. На основании этого критерия я уже принял сторону интеллектуала, у него были парадоксальные, интересные идеи. У него не было предрассудков, не было табу. К тому же оба участвовали в моём процессе: интеллектуал дал блестящие показания, снявшие с меня обвинение в терроризме, а бородатый проявил слабость при следствии. И мой адвокат Беляк едва вытянул его показания на тройку, ну может быть, с плюсом, на судебном процессе…

Красная «пятёрка», привезшая нас на пустырь, краснела в пыльных кустарниках, а мы расхаживали по тропинке, заросшей репейником и немыслимо огромными подорожниками. Мне нужно было, чтобы они все работали на благо организации, а они всё норовили искусать друг друга. Справедливости ради, следует сказать, что интеллектуал не стремился сцепиться с бородатым. Он был старше, был разумным человеком, без видимых погрешностей либо недостатков. В то же лето на него напали в питерском дворе, где он поджидал девушку, ударили сзади и бешено избили так, что у него была сломана в нескольких местах челюсть и пробита голова. Но это случилось позже.

Бородатый пытался доказать мне ни много ни мало, что человек, выступивший на моем процессе, взявший на себя вину, как это говорят в России, перефразируя Гоголя, — «засланный казачок». В качестве единственного доказательства бородатый приводил тот факт, что дав показания в Саратове, интеллектуал не отправился сразу домой, в соседнее государство, бывшую республику СССР, но сдал билет, а там, в соседнем государстве вдруг арестовали членов нашей организации. Не то через день, не то через два. Если поверить бородатому то, говорил бородатый про интеллектуала, «он знал, что будут аресты».

Я знал другое, но не мог сказать это бородатому. Я знал причину, по которой интеллектуалу нужно было задержаться в Москве. Это была важная и нужная причина. Что до арестованных, то они некоторое время посидели в СИЗО соседнего государства, а затем были выпущены на свободу, а вскоре следствие отказалось от обвинений. На самом деле их арест был просто местью ФСБ Российской Федерации господину интеллектуалу и его группе за то, что по его вине самые тяжелые обвинения с меня были сняты и я отделался четырьмя годами, а планировалось «окончательное решение» «моей» проблемы.

— Интеллектуал сдал билеты, — твердил бородатый. — Он знал!

Я ходил с ним по надоевшей тропинке, охранники скучали в отдалении, я думал о том, что вот она, оборотная сторона свободы, в тюрьме я себе сидел, и распри их если и проникали ко мне, то очень урезанной силы, их редуцировали тюремные стены. Я посоветовал бородатому выбросить из головы бредни. Но он, как показало ближайшее будущее, не выбросил.

Так что никакого таймаута не получилось. Помимо того, что утихомиривать страсти, нужно было еще придумать, куда их вести. Им нужен был смысл жизни, они нашли его в организации. Но нужно было их вести, иначе они умрут, организация атрофируется телом и духом, как не бегающая квартирная собака, и подохнет от ожирения сердца. Курс! Где курс? Мы стали искать курс вдвоем с интеллектуалом. Он для этого подходил как никто: опыт, энергия, скепсис, хитрость, таланты, романтическое восприятие мира при трезвом расчёте, он писал оригинальные стихи. Пора уже назвать его его настоящим именем, назовем его его отчеством: Ильич.

Мы думали с Ильичём: куда? Куда вести организацию? Мы понимали, как мало свободы политического манёвра осталось у нас в России. Потому наши планы устремились во вне, в страны СНГ, Содружества Независимых Государств. Может быть, увести партию в Крым, где велики были раздоры между украинской государственностью, татарами, тянущими Крым к Турции или к татарскому государству, и русским населением, то есть большинством крымчан. В таких городах, как Севастополь, русские были в подавляющем большинстве, до 84 %. Может быть, в Крым? Помочь русским в Крыму? Ещё в 1994 году я ездил в Крым с той же целью, был депортирован, хотя успел завязать связи. В 1999-м мы продолжили, партия мирно захватила башню Клуба моряков в Севастополе, ребята тогда, пятнадцать человек, отсидели в украинских тюрьмах полгода, пока их не выдали в Россию в начале 2000 года. Здесь их приняли чуть ли не как героев, времена были ещё другие, я встречал их в пересыльной тюрьме на Силикатной улице, сам начальник пожал мне руку. А женщина, майор милиции, проинтервьюированная каналом НТВ, сказала, что если бы у неё был такой сын, как эти ребята, она бы гордилась таким сыном.