— Не факт, что выпустят, — сказал Беляк и предложил брать предложение Генпрокурора. В Латвии на Ильича заведено уголовное дело, ясно, что дело не выдержит суда и развалится, но посидеть Ильичу некоторое время придётся. Озлобленный же после экзекуции в Государственной думе Генпрокурор, сделает всё, чтобы экстрадировать Ильича.

Мне пришлось согласиться с Беляком. Тем более, что Алкснис был на его стороне. Алкснис сообщил Генеральному прокурору, что нацболы приняли его предложение.

В четверг мы поехали в тюрьму забирать Ильича. Поехали порознь: я с ребятами на «Волге», а Беляк должен был прибыть в тюрьму на своём чёрном «Лексусе». Светило октябрьское солнышко, дул тёплый ветерок, срывая и унося слабые осенние листья. Мы, я и трое нацболов-охранников, вышли из машины и ждали Беляка в полсотне метров от входа в тюремный двор. Беляк запаздывал. Мы разговаривали.

Мы были горды собой. Нас просто распирало от гордости. Мы достигли кой-чего в этой жизни, думали мы, мы на равных ведём переговоры с самим Генеральным прокурором и добились того, что нашего товарища выпустят из тюрьмы ФСБ. Неплохо для простых ребят, начавших свою партию с нуля. Для вчерашних панков, для пацанов с окраин России…

Беляк приехал. Он был обильно надушен терпким парфюмом и был в хорошем расположении духа. И одет он был в кожаный новый пиджак.

Он любовно посмотрел на нас, наши пацаны ему нравились.

— Ну что, отправились? — обратился ко мне Беляк, — внутрь тебя не пустят, но хоть посмотришь, как изолятор «Лефортово» выглядит с вольной стороны.

Нацболы остались на солнышке. Я порекомендовал им вообще уйти в машину, потому что со двора тюрьмы уже стали выглядывать граждане в хаки, и бритоголовые товарищи их смущали, было видно по их взволнованным лицам.

В небольшом помещении унылые родственники кропотливо писали описи продуктов и вещей, которые они намеревались передать своим родным заключённым. Одни согбенные спины. Беляк позвонил в дверь справа, из-за стекла и решёток выглянул дежурный.

— Адвокат Беляк к заключённому… — И адвокат назвал фамилию Ильича. Одновременно он показал своё адвокатское удостоверение и что-то добавил, я не разобрал что.

— Ждите, у нас обед, — сказал адвокату дежурный. Он, я отметил, всё время смотрел при этом на меня.

— Пойдём во двор, — предложил Беляк.

— А услышим, когда позовут?

— Не волнуйся, услышим.

Мы стали расхаживать по двору, при этом Беляк рассказывал мне обстоятельства дела, если не ошибаюсь, сенатора Изместьева, впоследствии Беляк вышел из этого дела. В любом случае, даже если это не было дело Изместьева, Беляк всегда говорит о своих делах как поэт, увлекательно, взволнованно и многословно. Он говорил где-то час, я уже стал замерзать, как вдруг к нам подошёл во дворе усатый пожилой лейтенант в хаки и объявил, что сегодня встречи с заключённым не будет.

— Какой встречи! — воскликнул адвокат Беляк, — я приехал забирать моего подзащитного! У меня есть письмо, подписанное Генеральным прокурором!

Беляк полез во внутренний карман пиджака.

— Верю! — сказал лейтенант и взял Беляка за руку, препятствуя его намерению вынуть документ. — У нас есть такой же. Верю. Но завтра. Сегодня уже поздно. Сегодня у нас БАНЯ. Вы же у нас так часто бываете, господин адвокат, что же вы забыли, что в четверг у нас БАНЯ! БА-А-НЯ!

Он произнёс своё «баня», как имя бога, Ваала какого-нибудь.

— Завтра с утра, милости просим! А вы! — воскликнул он, обращаясь ко мне. — А вы, вы же у нас сидели! — воскликнул он укоризненно.

Беляк был раздосадован, но мы смеялись, когда шли к машинам. «Вы же у нас сидели!» — повторил Беляк несколько раз. И то верно, я у них сидел. И долго.

На следующий день Беляк поехал один и забрал Ильича из тюрьмы. Ильич, как оказалось, сидел там, в той же камере, № 24, где сидел и я первые месяцы. Он написал там несколько неплохих стихотворений.

На некоторое время Ильича оставили в покое. Впоследствии его ещё раз выкрали прямо с улицы, но менты дали ему сбежать, и около двух лет он жил в, что называется, «подполье». Однако это время находится уже за пределами моей, ограниченной временем и местом, книги.

Там ещё был «Гладиатор».

Если ехать с Садового кольца и повернуть на Большую Сыромятническую, огибая когда-то известный в советском социуме магазин «Людмила» (сейчас в нём разместились несколько магазинов), то метров через двести по левой стороне появляется 1-й туннель. Дыра въезда и дыра выезда из Сыров. Именно туда сейчас устремляются автомобили буржуинов, приезжающих в выставочный комплекс «Винзавод». А в ночь открытых музеев туда же течёт река посетителей. Над туннелем по эстакаде, часто лязгая, идут поезда на юг и с юга России. Вот как раз перед 1-м туннелем располагался частокол «Гладиатора». Частокол, по мысли его создателей, имитировал, быть может, римский военный лагерь или гладиаторскую школу. Тут и там из него торчали заострённые брёвна, окрученные непонятного назначения канатами, на нём висели якобы римские щиты, топоры и копья, а сквозь просветы были видны деревянные домишки. Каждый домик вмещал несколько столов, там могла разместиться в каждом либо среднего размера компания, либо несколько индивидуальных посетителей. В зимнее время домики отапливались обогревателями. В вечернее время суток «Гладиатор» загадочно мерцал красными лампочками, издали притягивая к себе внимание. Когда я впервые увидел «Гладиатор», это был летний вечер, вдоль тротуара стояли довольно дорогие автомобили, широкие двери римского лагеря были гостеприимно открыты, я тотчас же нашёл «Гладиатору» литературный прототип. В романе Steppenwolf Германа Гессе герой романа Гарри Галлер пытается попасть в заведение с горящими плохо, исчезающими буквами: «Магический театр. Вход не для всех». Прежде всего, ему трудно даже прочесть исчезающие буквы. Наконец он дочитывает: «Только для сумасшедших!»

«Таинственное место!» — помню, подумал я, впервые столкнувшись с «Гладиатором». Мерцающие лампочки обыкновенно ассоциируются у меня с Новым годом, с ёлками, на которых, собственно, эти лампочки и мерцают. Обещая в Новый год новую судьбу, ту или иную, или неопределённую сказку. Поскольку я передвигался и передвигаюсь после тюрьмы лишь на автомобиле, то мне пришлось проезжать мимо «Гладиатора» по меньшей мере один раз в день, если я покидал Сыры. Почему один? Выезжал я обычно мимо завода «Манометр» на набережную Яузы, а вот въезжать домой с набережной было неудобно, въезжали мы всегда через 1-й туннель, мимо «Гладиатора».

Однажды у меня был в гостях бывший нацбол Андрей, сделавший в конце концов неплохую карьеру как юрист. Он ушёл от нас спокойно, просто отдалился, никогда после не выступил против нас, я его уважал. Явился он с коньяком. Выпив его коньяк, мы выпили моё вино и стали думать, что делать дальше. Бультерьерочки в тот вечер не было, она находилась в спальном районе у родителей. Сыры, надо сказать, чрезвычайно бедны продовольственными магазинами, есть лишь один продмаг, — убогий, советского образца, где до сих пор нужно «выбивать чек» в каждый отдел, а ассортимент там постнее советского. Закрывается магазин в восемь вечера. Была полночь.