Да, в нашей благополучной стране все еще есть дети, чьи родители вынуждены доверять своих чад опеке соответствующих служб, ибо работа с утра до ночи не оставляет им времени для заботы о детях. Именно поэтому меня не удивили ни совсем взрослые мысли маленькой Белочки, ни сквозящая в них тоска. Жаль только, что девочка так быстро убежала. Я могла бы ее утешить, могла бы сказать, что не видеть родителей пять дней в неделю – не самое большое горе в жизни. Куда горше вовсе не иметь возможности увидеть их, кроме как на фотографиях. Живых – никогда. Никогда…

Как у Эдгара По: «Каркнул ворон: Nevermore!»

В отличие от обычных серых ворон, которых много в любое время года, черные во́роны появляются на моем маршруте, как правило, осенью. Эти иссиня-черные, похожие на грачей птицы, как смоляные статуэтки, украшают поросшие омелой кряжистые ветви старых деревьев Голубиного парка и кирпичные ограды садов. Но иногда, обычно перед переменой погоды, я вижу их в полете. Почему-то над головой пролетает всегда пара воронов. Летят они невысоко, тяжело, а в их угрюмом, скрежещущем карканье слышится почти апокалиптически безнадежное отчаяние.

Рита говорит, что я слишком впечатлительна, но я боюсь этого громыхающего над головой скрежета. Когда хоронили папу и маму, вороны носились над кладбищем и орали так, словно им самим грозило быть погребенными, причем заживо. Я прижималась к острому плечу сестры, ежась от холода, а еще больше – от страха. Я словно онемела тогда от этого страха, и, думаю, это спасло меня от безумия, в черную яму которого я начала проваливаться сразу, едва услышала выстрелы и узнала, что… нет, и сейчас не могу повторить. Страх сковал меня, заставил застыть, оцепенеть, не давал шевельнуться – и удержал на самом краю, не позволив окончательно поверить в то, что папы с мамой больше нет. Прошло почти восемь лет, но мне и сейчас порой кажется, что вот-вот скрипнет дверь, послышатся шаги, папа слегка отстранится, пропуская вперед маму, а она отбросит челку и улыбнется:

– Ну что нового, девочки мои?

И все это – сухой треск автоматных очередей, два окровавленных тела на передних сиденьях нашего «Лексуса», кладбище, скрежещущие вопли воронов – все это кажется дурным, тяжелым, затянувшимся сном. Если думать, что все это – просто кошмар, – тогда можно жить. Ждать пробуждения.

Сегодня воронов нет. Небо затянуто низкими тяжелыми тучами, асфальт темен от недавнего дождя, ветер неприятно холодит щеки и лоб. Но погода не настолько плоха, чтобы отказываться от прогулки.

Я думаю об одиночестве кометы в ледяном пространстве космоса. Нарисованный Беллой образ не оставляет меня. Одиночество – странная вещь. Иногда к нему стремишься, сторонясь от любого, кто подходит слишком близко. Но чаще оно пугает. Если бы у меня не было Риты, я, наверное, вовсе не выжила бы. Она для меня гораздо больше, чем сестра. Она – ангел. Ангел-хранитель, ограждающий меня тяжелыми, потемневшими от горя крыльями и оберегающий от ледяного безумия одиночества скорбными, все понимающими глазами. Глаза – это единственное, что у нас с ней, близнецов, разное. У Риты они очень темные, как горький шоколад, почти черные. У меня, наоборот, светлые, как липовый мед. Сама Рита шутит, что цвет глаз – это отражение наших душ, но это неправда! Я-то знаю, что ее душа вовсе не темная.

В детстве мы любили сказку братьев Гримм о Беляночке и Розочке. Я называла ее Розочкой, а она меня, конечно, Беляночкой. И душа ее, быть может, даже светлее моей, только снаружи этого не увидеть. Рита – прямая, решительная, даже резкая, таких людей часто считают злыми. Хотя Рита всего лишь не позволяет без спросу вторгаться в свое личное пространство, а главное – не боится здраво смотреть на мир. Я вот не уверена, что моя доброта, которую так вроде бы ценят окружающие, – не следствие слабоволия, робости и нерешительности. Я вообще ни в чем не уверена. Поэтому стараюсь не давать людям оценок и не люблю, когда кто-то делает из себя судью. К сожалению, люди, считающие, что они выше других и потому имеют право судить и даже наказывать, встречаются не так уж редко.

В супермаркете почти пусто, как-то не по-вечернему, к каждой кассе – по два-три человека. Я выбираю ту, у которой стоит всего одна дама. Молодая, не старше тридцати. Рыжеволосая, стильно одетая. Очень красивая, очень яркая, очень эффектная. Почему-то она меня пугает. Я вспоминаю горгон. Их ведь было три. Персей убил Медузу, а две ее сестры – Сфено и Эвриала – остались живы. Я зачем-то вглядываюсь в выбивающиеся из-под элегантного берета дамы рыжие локоны – не прячутся ли в них змеи?

– Если вы не состоянии нормально работать, – выговаривала «горгона» молоденькой кассирше, – вам тут не место. – Дама не кричала, она вообще не повышала голоса, скорее наоборот – цедила слова тихо, так что ее полушепот напоминал змеиное шипение. – Из-за своей некомпетентности вы тратите мое время, не говоря уж о моих нервах.

– Простите, но ведь это вы неправильно ввели пин-код, – попыталась возразить кассирша.

– В нормальных гипермаркетах, голубушка, аппарат пин-кода не требует! – резко парировала дама. – Я не обязана его помнить! Мне карточка нужна не для того, чтобы какими-то цифрами голову грузить, а чтобы упростить жизнь. Вызовите администратора, сейчас мы выясним…

Что именно собиралась выяснить «горгона», узнать не удалось. Я перешла к соседней кассе и едва успела подумать, что пин-код нужен, чтобы карточкой не мог воспользоваться посторонний (впрочем, я ничего не понимаю в технологиях, может, дама и права, только как-то очень грубо она права), как у нее зазвонил мобильный.

– Да, – сурово сказала дама. – Какого черта звонить? Я обо всем распорядилась. Неужели с одного раза непонятно? С такой некомпетентностью…

«Горгоне» явно нравилось красивое слово «некомпетентность». Собеседник, видимо, успел что-то вставить в поток уничижительных реплик, потому что дама замолкла. И молчала, слушая, довольно долго. Минуты две, так что я успела расплатиться и сложить покупки в сумку.

Сильно побледнев, дама взвизгнула что-то неразборчивое и, оставив растерянную кассиршу над горкой покупок, резко двинулась к выходу. Интересно, карточку-то забрать она успела?

Впрочем, ну ее. Меня такие особы пугают. Страшнее всего, когда подобным образом ведут себя дамы с детьми. Словно используют материнство как оружие против всего мира. Мне совсем не хотелось думать об этой неприятной даме, но почему-то мысли сами лезли в голову. Не зря Рита говорит, что я слишком впечатлительная. Я успела дойти до дома, принять душ, приготовить ужин и устроиться в кресле-качалке с томиком Джейн Остин, а бледный профиль в окружении рыжих локонов продолжал стоять перед внутренним взором.

Горгона. Очень красивая горгона.

03.09.2042. Город.

Западный проспект. Рита

Феликсу я сказала, что доберусь на «развозке», но «развозка» – штука мистическая. Теоретически она существует, должна существовать, на практике же служебная машина, на которой усталые копы разъезжаются после дежурства домой, появляется ладно если раз в год. Кататься на такси никакой зарплаты не хватит, на свою машину я еще не заработала, так что мой удел – последний автобус. Ну хорошо, когда хоть на последний успеваю.