Так и живем.

03.09.2042. Город.

ЖК «Свобода». Мария

Дожидаясь Риту, я, как всегда, клевала носом. А чтобы окончательно не заснуть, пыталась читать на очень пожилом планшете статейку о Болонской образовательной системе, которую в последнее время активно и временами довольно убедительно критикуют. Действительно, унификация образовательных стандартов – это вроде бы хорошо, но не выплеснуть бы с водой и ребенка. Однако читала я все менее внимательно, больше прислушивалась к тишине. И вот наконец – наизусть знакомое щелканье входных замков. Рита!

Она часто засиживается на работе допоздна. Как будто лишь от ее стараний зависит весь правопорядок нашего города. Максималистка. Странно, что начальство совсем не ценит такого прилежания. Рита частенько жалуется, что ее словно специально отстраняют от самых интересных дел, сбрасывая в ее руки либо рутину, либо мелочовку. При этом Рита, я точно знаю, и к самым пустяковым делам относится крайне ответственно. Даром, что ли, ей не раз благодарность выносили? Но подпускать ее к чему-то по-настоящему значимому – нет, никак.

Не хочется думать, что дело в традиционном делении на «мужские» и «женские» профессии. Уж с этим-то, кажется, сегодня покончено. Нет, причина такого «задвигания в угол», несомненно, избыток фантазии. Это одна из общих наших черт – фантазия, способная из трещины на побелке создать чуть не гетевскую историю. У Риты же эта детская способность видеть невидимое переросла в интуицию. Казалось бы, для полицейского это хорошо. Оказывается, не всегда. Пару-тройку раз Рита додумалась до того, до чего додумываться не следовало. Ну и получила по рукам, включая финансовые санкции – то разряд, по которому зарплату рассчитывают, срежут, то без премии оставят. Общую страховку так до сих пор и не оформили, только служебную.

А с сестренки моей как с гуся вода. Чуть замаячит на горизонте «интересный случай», она тут же хватает шефа за грудки и требует зеленую улицу. Ну а шеф-то прошел уже огни и воды, поэтому ограждает Риту – а заодно и себя – от неизбежных, по его мнению, неприятностей. По-моему, сестренка в результате этого давно уже поместила его в верхнюю строчку списка личных врагов. Ему-то до лампочки, а она злится. Чувствует, что могла бы быть настоящим криминалистом, а возможностей – меньше нуля.

Вот и сегодня она дерганая, мне и глядеть не нужно – по шлепку брошенной в обувную полку кроссовки все очевидно. Рита одевается почти исключительно в спортивном стиле, какой-то унисекс просто. Я смотрю на нее – как будто на свое отражение, – и мне грустно от этого «девочка-мальчик». Сама-то я мечтаю носить что-нибудь романтическое, элегантное, быть может, даже вызывающее: почему нет, если внешность позволяет? Внешность-то позволяет, а вот работа – не очень. Мой повседневный удел – строгие костюмы и скучные сарафаны с рубашечными блузками. Ну а Рита – это вечные джинсы, причем даже не синие, а самые немаркие – цвета грязного асфальта, такие же кроссовки, рубашки, футболки, джемпера и куртки. Вот разве что пиджаки у нее с вытачками на груди. Но все равно. Девочка-мальчик.

Я и из кресла встать не успела, а она уже на кухне – не вошла, влетела. Небрежно швырнула на диванчик мешковатую сумку, на нее – пиджак и плечевую кобуру. Помню, как она радовалась, когда ей выдали разрешение на постоянное ношение служебного оружия. Ну и само оружие. Так радуется ребенок, которому купили лучший в магазине конструктор, самого большого плюшевого медведя и ведро любимого мороженого вдобавок. От этих мыслей на лицо мое прокралась улыбка – слабая, но Рита заметила:

– Что веселишься? – холодно поинтересовалась она. – Я похожа на клоуна?

Иногда на нее находит. Когда на службе что-то не ладится, начальство достает больше обычного, и вообще. Она словно срывается, впадая в экстатический гнев берсерка, и готова безжалостно крушить все вокруг. Фигурально выражаясь, конечно. Но и этого хватает. Ей и в голову не приходит, что злые слова, направленные против неугодного ей мира, могут и меня ранить. Впрочем, я не обижаюсь, я ей сочувствую, потому что понимаю: это не столько злость, сколько отчаяние от бессилия, ей самой больно, и мне хочется, чтобы она побыстрее пришла в себя.

– Совсем нет. Ты похожа на усталого лейтенанта полиции, – сохранять нейтрально-спокойный и дружелюбный тон совсем нетрудно, а обычно это помогает. – Садись, я пасту разогрею.

– К черту пасту, я не хочу есть, – слова словами, но я-то знаю, что после дежурства она голодна, как упряжка северных собак после дневного перегона.

Бухнувшись в нагретую мной кресло-качалку, сестренка скептически зыркнула на мой чай, на блюдце с надкушенным круассаном и потянулась за пепельницей. При том, что наверняка ведь одну сигарету выкурила на остановке у работы и еще одну – пока шла от автобуса к дому. И вот опять…

Она, разумеется, прочитала мои мысли по выражению лица:

– Опять считаешь, сколько я курю? – хмыкнула она, чиркая зажигалкой. Я помотала головой, но, видно, не слишком уверенно. Рита дернула бровью. – Может, тебе запах моих сигарет не нравится? Босс тоже считает, что мне нужно тянуть что-то более дамское. Ладно, черт с ним, с боссом. «Голуаз» действительно слишком крепкие, но, знаешь, – начинала она понемногу оттаивать, – посмотрела бы я на тебя, если бы ты поработала в таких условиях.

Но вот это было уже несправедливо:

– Рита, но ведь я работаю с сиротами. Или с сиротами при живых родителях, что не лучше. Мне тоже непросто.

– Сравнила, тоже мне. – Она иронически хмыкнула. – Где детишки, хоть и сироты, а где уголовники.

Я вспомнила Беллу, ее не по-детски печальный взгляд, не по-детски серьезные мысли… Сторож нашего интерната, одноногий инвалид – жертва «той» войны, время от времени напивается. И норовит рассказать любому встречному-поперечному (только бы слушали!) о своей партизанской молодости. О том, как меняет людей война, как самые спокойные и добрые, если их заставить стрелять в себе подобных, превращаются в зверей. Так вот, он говорил, что у детей из интерната – тоскливые глаза волков. Такие же, как бывают у людей на войне. Волков я видела только в кино, но, наверное, понимаю, что он имеет в виду.

Рите я этого, однако, не сказала. Ей и так нелегко, вон какая взвинченная пришла, только-только смягчаться начала. Конечно, я сдержалась и промолчала. Только отвернулась, чтобы она не заметила, как лицо мое заливается краской. Кстати же, и пасту нужно вынуть из холодильника и поставить разогреваться.

И услышала, как за моей спиной клацнула дверца кухонного шкафчика. И догадалась, разумеется, что она оттуда достанет.

А она догадалась, что я догадалась:

– Ну что, начнешь отчитывать меня еще и за то, что я много пью? – Голос ее опять стал жестким и злым. – Ну так, во‑первых, не так уж много, пустяки, в сущности, а во‑вторых, Мари, я уже взрослая девочка, мне даже оружие доверяют.

Вот именно, горько думаю я, пока доверяют. И дозы пока совсем невелики – что такое рюмка-две после трудового дня? Но ведь я и полслова не произнесла, а ты уже кинулась оправдываться. Куда дальше пойдет? Чтобы справиться с раздражением, начнешь увеличивать дозу, это, в свою очередь, не лучшим образом скажется на характере, на способности держать себя в руках, в конце концов у тебя отберут пистолет и переведут на канцелярскую работу.