Натан почувствовал, как чья-то рука опустилась на его плечо.

— Привет, Дель Амико! — Гудрич, похоже, ничуть не удивился тому, что встретил его здесь. — Пришли нас проведать?

— Это впечатляет, Гаррет. Я никогда не бывал в таких местах.

Доктор показал ему Центр; учреждение было рассчитано на сто мест, их занимали пациенты с неизлечимыми болезнями — чаще всего рак в последней стадии, СПИД и неврологические заболевания. Натан с трудом выносил взгляды больных. На повороте одного из коридоров он осмелился спросить Гудрича:

— Эти люди знают, что…

— Что они умрут? Конечно, знают. Мы их не обманываем: в последние дни нет места лжи.

В сопровождении Натана Гаррет закончил вечерний обход. Жизнерадостный, приветливый, он находил время и слова ободрения для каждого больного. Чаще всего речь шла не о болезни: у тех, кто не был одинок, врач спрашивал о семье или о друзьях. С другими беседовал, порой подолгу, о последних спортивных событиях, о погоде или обсуждал политическую обстановку в мире. Гаррет оказался прекрасным собеседником. Даже больные с тяжелым характером или озлобленные на весь мир в конце концов смягчались, слушая его шутки. Редко когда он выходил из комнаты и при этом его не провожали улыбками. «Этот человек мог бы стать великолепным адвокатом», — подумал Натан.

Посещение Центра потрясло Натана. В целом атмосфера оказалась не такой ужасной, как он представлял. Обитатели этого заведения как будто сумели на время спровадить смерть, хотя прекрасно понимали, что она скоро за ними вернется.

Гудрич познакомил адвоката с некоторыми работавшими здесь добровольцами. Натан искренне восхищался людьми, которые посвящали часть своего времени другим, и думал о Мэллори. Здесь ей было бы хорошо, с ее способностью излучать свет и оптимизм. Ему тоже хотелось сопереживать этим людям, но увы.

И все же он постарался: обошел комнаты, предлагая свою помощь; обсудил телепередачу с молодым фотографом, больным СПИДом; помог поесть пожилому мужчине после трахеотомии.

В какой-то момент Натан заметил, что у него дрожит рука: приступы кашля у пациента напугали его. Как можно оставаться невозмутимым, видя такие страдания? Он путано извинился перед стариком, но тот, казалось, не заметил его замешательства — поблагодарил улыбкой и закрыл глаза. В комнату вошел Гудрич.

— Вы идете, Дель Амико?

Натан не ответил — взгляд его был прикован к удивительно умиротворенному лицу умирающего.

— Почему этот человек не боится смерти? — тихо спросил Натан, вставая.

Гаррет приподнял очки и потер глаза, размышляя над ответом.

— Жиль уже давно в нашем Центре. Ему много лет, и он спокойно принял свою болезнь. Такое отношение позволило ему жить в мире с самим собой.

— Я так никогда не смогу, — произнес Натан.

— Вы слышали фразу: «Перестанешь бояться, когда прекратишь надеяться»? Ну вот, в данном случае ее можно объяснить так: страх смерти уменьшается, когда дела завершены и больше нет планов.

— Как можно жить и ничего не ждать?

— Ну… Жиль ждет лишь одного, — ответил доктор. — Но не думайте, что все уходят так тихо. Большинство умирает в гневе, негодуя и сопротивляясь болезни.

— Таких я больше понимаю и жалею. — Глубокая горечь проступила на лице адвоката.

Гаррет вывел Натана из задумчивости:

— Дель Амико, этим людям нужны безусловная любовь и понимание, а не жалость. Не забывайте — большинство больных знают, что это их последнее Рождество.

— Вы и меня причисляете к ним? — вызывающе осведомился Натан.

— Кто знает, — ответил Гудрич, пожимая плечами.

Не стоило задерживаться на этой теме, но один вопрос мучил Натана, и он его задал:

— Это сложно для такого врача, как вы, так ведь?

— Вы хотите сказать — находиться с этими людьми рядом, но быть неспособным их вылечить?

Натан кивнул в знак согласия.

— Нет, — ответил Гудрич, — напротив. Мы остаемся вместе с больными до конца. Это может показаться незначительным. Но, по правде говоря, гораздо легче резать человека на операционном столе, нежели сопровождать его в неизвестность.

— И в чем же заключается сопровождение?

Гудрич развел руками.

— Это сложно и в то же время просто: почитать больному, помочь причесаться, поправить подушку, вывести на прогулку в парк. Но чаще всего вы ничего не делаете — просто находитесь рядом с ним, разделяете его страдания и страх. Вы рядом и готовы его выслушать.

— Я все же не понимаю, как можно смириться с тем, что умрешь.

— Отрицать смерть — не выход! Наше общество уже сделало запретной эту тему, когда избавилось от некоторых обрядов, предваряющих переход в мир иной. Вот почему люди остаются в одиночестве, когда сталкиваются со смертью. — Доктор помолчал немного и добавил: — И все же смерть не есть что-то необычное.

Он произнес последние слова громко, будто пытался убедить сам себя.

Вернулись в вестибюль. Натан стал застегивать пальто, но, прежде чем уйти, сказал:

— Внесем ясность, Гаррет: я вам совершенно не верю.

— Простите?

— Все, о чем вы говорили, вся эта болтовня по поводу смерти и Вестников… Я не верю ни единому слову.

— О, понимаю вас. Тот, кто считает, что управляет своей жизнью, не желает, чтобы его убеждали в обратном.

— Кроме того, я хочу вам сказать, что абсолютно здоров. Думаю, вы ошиблись на мой счет: я не умираю.

— Рад слышать это.

— Я взял несколько дней отпуска.

— Желаю вам хорошо их провести.

— Вы дразните меня, Гаррет.

Натан вызвал лифт. Гудрич стоял рядом и смотрел на него оценивающим взглядом, наконец решился:

— Думаю, вы должны встретиться с Кандис.

Натан вздохнул:

— Кто это?

— Девушка из Стейтен-Айленда, работает официанткой в «Дольче вита» — это кофейня в центре Сент-Джорджа, иногда я пью там кофе по утрам.

— И что?

— Вы меня прекрасно поняли, Натан.

Вдруг картина смерти Кевина встала перед глазами.

— Вы хотите сказать, что она…

Гаррет кивнул.

— Я не верю вам. Вы проходили мимо этой женщины, и вдруг вас посетило откровение?

Гаррет промолчал.

— Как именно это происходит? Она идет в толпе — и вдруг вы видите, что она начинает двигаться в такт похоронному маршу?

— Я не могу объяснить, — грустно произнес Гудрич. — Порой появляется сияние, которое видите только вы. Но не это главное.

— А что главное?