Огромная коллекция Кушинга, упорядоченная Эйзенхардт, должна была остаться в Гарварде под названием «Кушинговский реестр мозгов». Но потом Кушинг решил, что Гарвард предоставил недостаточное финансирование, и перевез всю коллекцию в Йель. Банки с мозгами прибыли в Нью-Хейвен в 1935 году. Кушинг заплатил 100 тыс. долларов США по нынешним деньгам, чтобы все его записи о пациентах (около 50 тыс. страниц) сфотографировали и тоже перевезли в Нью-Хейвен.

Эйзенхардт оставалась с Кушингом до конца, даже когда его здоровье совсем ухудшилось. Он умер от сердечного приступа 7 октября 1939 года, ему было 70 лет.

Так закончилась эпоха Кушинга – но не «его» мозгов.

Почти через 30 лет после смерти Кушинга Йельский университет нанял невропатолога по имени Жиль Солитер. Обустраиваясь в кабинете, он открыл металлическую картотеку и нашел внутри беспорядочно расставленные банки с мозгами и пустые бутылки из-под виски[18]. Солитер интуитивно понял, что его кабинет когда-то принадлежал Кушингу и Эйзенхардт, так что мозги и выпивка, судя по всему, были заначкой Кушинга. Эйзенхардт была известна своей любовью к выпивке на университетских вечеринках.

Другой патологоанатом из Йеля должен был заняться организацией коллекции, но так и не занялся. Остальные банки – те, которые оказались не в кабинете Солитера, – были рассеяны по всему отделу патологии. В конце концов их перенесли в подвал общежития студентов-медиков. Никто не знает, когда, почему и как они туда попали. Но мы знаем, что в 1994 году медик-первокурсник Крис Уол отправился в подвал общежития, поддавшись в пьяном виде на «слабо», и нашел там эти знаменитые запасы. «Полагаю, на каждом курсе несколько человек знали о них, и я помню, как однажды сидел в “Морис” [частной столовой] с ребятами-старшекурсниками, и они мне сказали: парень, обязательно посмотри на мозги, – вспоминал Уол. – Мы, конечно, не могли такое оставить без внимания, так что где-то четверо или пятеро ребят полезли в подвал. Мы выбили решетку на вентиляционном отверстии в нижней части двери, просунули руку и открыли дверь. А за ней оказалась эта комната. Я отлично ее помню, потому что мы немного боялись, что у нас будут проблемы, само место тоже было жутковатое, перед нами стояли образцы мозгов, а рядом с жуткими пустыми винными бутылками висела доска, на которой были написаны фамилии тех, кто спускался сюда и побывал в комнате»[19].

На плакате, наклеенном на стене, была надпись «Общество мозгов», а под ней – подписи студентов. Если вы находили этот плакат и подписывали на нем свое имя, то вступали в общество. У «Общества мозгов» была клятва: «Оставь имя, забери воспоминания», – а вот миссии никакой не было. Членство давало вам лишь возможность похвастаться. Для большинства студентов спуститься в подвал было просто достижением из серии «ну да, я там был», посвящением в клуб, о существовании которого мало кто знал.

«Помню, я подумал, что все это как-то страшновато, а потом кто-то нашел негативы: они лежали по всей дальней стене, полка за полкой, от пола до потолка – негативы на стекле в конвертах, очень хрупкие. Берешь их, держишь – и прямо холодеешь: там люди с опухолями мозга, – вспоминал Уол. – Больше всего хотелось развернуться и убежать подальше».

На фотопластинках были фотографии пациентов Кушинга до и после операций. У кого-то из головы торчали огромные опухоли. Одним пациентам фотографировали только лицо, других снимали полностью. Какие-то пациенты были одеты, другие – раздеты.

Тара Брюс, акушер-гинеколог из Хьюстона, учившаяся в Йеле, тоже помнит мозги. «Это был ритуал-посвящение, – говорила она. Брюс вступила в “Общество мозгов” в 1994 году, расписавшись на плакате своим размашистым почерком. – Все пошли смотреть на мозги. Полнейший сюрреализм. Я только-только поступила в Йель, и, помню, тогда подумала: похоже, в Йеле столько всего крутого, что они могут даже просто взять и засунуть целую кучу мозгов в подвал».

До того как стать главой факультета спортивной медицины в Калифорнийском университете в Сан-Диего и главным врачом команды «Сан-Диего Чарджерс», Уол был знаменит тем, что стал единственным студентом из всей толпы пьяных искателей мозгов, который попытался что-то сделать с этими запасами. Он только что прослушал лекцию по истории медицины и общался с нейрохирургами, и ему пришло в голову, что эти банки, вполне возможно, являются коллекцией Кушинга. Он отправился к доктору Деннису Спенсеру, декану нейрохирургического факультета, и сообщил ему о своем предположении. Позже Уол написал диссертацию о мозгах и – вместе со Спенсером, фотографом, медицинским техником и архитектором, – возглавил проект реставрации коллекции Кушинга[20]. Именно так мозги превратились из медицинского мусора в медицинский музей.

Терри Дагради, медицинский фотограф и архивариус коллекции, вместе с техником-патологоанатомом перенесла мозги из подвала общежития в морг. Это оказалось намного сложнее, чем во времена Кушинга, когда он спокойно мог переслать себе мозги из Гарварда и заказать их у других врачей. Тогда их пересылали по почте или вообще возили лично на поезде, как и любой другой багаж. Но в 1990-х годах, когда в Йеле запустили проект реставрации коллекции, мозги считались объектами биологической опасности. Дагради не могла перевозить мозги общественным транспортом без специальной лицензии. Даже просто перенести мозг через улицу уже было невероятно дорого. Она с коллегами придумала маршрут, который полностью проходил по территории Йеля и не пересекал общественные дороги, но для этого пришлось грузить мозги на библиотечные тележки и мотаться туда-сюда, вверх-вниз по лестницам. Тем не менее вся коллекция все-таки добралась из подвала в морг.

Сейчас экскурсии по Центру Кушинга бесплатны и открыты для всех желающих. Но если вы любопытны и сможете найти гида с нужным ключом, то сможете увидеть и образцы, которые еще не отреставрированы и по-прежнему находятся в подвале. Именно так поступила я со своими 15 учениками одним весенним днем в 2014 году. В сопровождении Дагради мы повторили путь Уола до подвала: прошли к задней стене огромного общежития студентов-медиков, к крыльцу, открыли большую металлическую дверь, потом пришлось переступать через лежавшие на полу трубы и нагибаться, чтобы не удариться головой о слишком низко висящие; после этого мы пробрались мимо больших складских клетей (в одной лежала куча спальных мешков, в другой – матрас, в третьей – велосипед, в четвертой – безголовый пластиковый торс, на котором изображались органы брюшной полости). В одной из клетей даже стояли барабанная установка и электрогитары – похоже, там репетировала какая-то студенческая группа. В конце концов мы добрались до толстой зеленой двери, рядом с которой, словно страж, стоял большой резиновый мусорный бак, до краев наполненный липкими подушечками для ловли грызунов.

Вентиляционную решетку, выбитую Уолом, заменили толстым, крепко прибитым куском дерева. Дверь заперта на засов. На ней висит плакат: «Собственность факультета нейрохирургии».

Дагради открыла дверь – и нас сразу же обдало запахом формальдегида. Комната была темной, сырой и пыльной. С потолка свисали сталактиты, похожие на белые сосульки.