на пороге появились отец с матерью. Пришло время прощаться.

— Это вам, — сказал Билли, когда они с Френсисом оказались одни. Он протянул Френсису блокнот с рисунками.

— Я не могу их принять, они твои.

— Я нарисую еще.

Момент прощания всегда кажется неуместным. Еще вчера он казался таким далеким, а сегодня мысль о нем обрела форму и осуществилась наяву.

Нужные слова застряли комком в горле, поэтому Френсис и Билли лишь похлопали друг друга по плечу. Френсис ушел. Билли хотел было проследить весь его путь до выхода с вокзала, но мужчина растворился в людском потоке.

Подошли родители, и вместе они направились к автобусной остановке. Билли смотрел, как его начищенные ботинки постукивают по сухому асфальту.

А затем он пошел. Шел он долго, порой замедляя, но чаще ускоряя шаг, переходя с размеренной ходьбы на бег. Сначала Билли покинул вокзал и выбрался во внешний мир, истоптав не одну пару обуви. Со временем одежда поизносилась и стала ему мала. И сам он как будто стал шире и выше. Он по-прежнему ощущал себя мальчиком, который одним апрельским вечером сошел с поезда и отправился дальше. А куда? Он и сам не знал. Билли знал лишь то, что он идет, и что улицы сменяются перекрестками, а окружающий мир, словно кадры фотопленки, мелькает перед глазами.

Когда Билли сошел с поезда, он был переполнен желанием запечатлеть на бумаге все краски мира и активно принялся за работу. Однако, подобно свече, он загорелся, вспыхнул, но также быстро и погас, оставив после себя расплавленный воск как напоминание о том, что когда-то горел.

Мольберт доставался все реже, пока не оказался в кладовке, где был погребен под слоем пыли.

Вот уже много лет Билли, возвратившись с работы, проводил остаток дня в домашних заботах. И даже когда у него возникала идея, достойная воплощения, он бессильно откладывал ее до лучших времен, пока она полностью не стиралась из памяти.

Лишь иногда, торопясь на назначенную встречу, он внезапно останавливался, застигнутый солнечным лучом, пробивающимся сквозь листву, но тут же бежал дальше. Времени на передышку не было.

Очередь на регистрацию в тот день тянулась особенно долго. Воротничок накрахмаленной рубашки торчал из-под теплого джемпера.

Купив билет, Билли направился к поезду. Его ожидала очередная командировка.

Билли прошел по узкому коридору и остановился перед дверью в купе. Осторожно открыв ее, он вошел внутрь и, не глядя, поздоровался с соседом.

— А ты повзрослел, — ответил тот.

Билли смутился. Его щеки зарделись.

Перед ним сидел старик, чьи волосы давно покрылись сединой.

Чем больше Билли всматривался в его лицо, тем сильнее ему казалось, что он уже где-то видел эти резкие скулы.

— Неужели это вы? — спросил он.

— Даже самые знаменательные события могут быть простой случайностью.

Френсис рассмеялся так же, как и много лет назад — громко и искренне, запрокидывая голову назад и обнажая ровный ряд белых зубов. Старость была ему к лицу.

Они вышли в тамбур.

Билли и не заметил, как поезд тронулся.

Тот же маршрут, что и много лет назад. Те же остановки в разных городах. Несмотря на то, что поезд был новый, скоростной, а проводницы сменили униформу, атмосфера прошлых лет напомнила Билли о той поездке.

И вновь, как много лет назад, в полумраке тамбура мелькал огонек сигареты.

Они вернулись в купе. Заказали чай и уселись друг напротив друга.

— Еще рисуешь? — спросил Френсис.

Билли смущенно усмехнулся, с теплотой вспоминая дни, проведенные с карандашом в руках.

Утром Билли уловил аромат свежемолотых кофейных зерен.

— Давно вы проснулись? — спросил Билли, принимая чашку из рук Френсиса.

— Несколько часов назад. Старею, что сказать.

Многие города преобразились, и Билли почти не узнавал мест, в которых был ребенком. Однако озеро, у которого они встречали рассвет, осталось все тем же.

Билли и Френсис чаще молчали. Казалось, они понимали друг друга без слов. Прежние образы, воспоминания и ностальгия витали где-то рядом.

— А вы взяли с собой шахматы? — поинтересовался Билли.

— Разумеется, — ответил Френсис.

Френсис вытащил из рюкзака старенькую шахматную доску и расставил на ней фигуры.

Переставляя фигуры по полю и теряя их, одну за другой, в неравной борьбе, Билли вспоминал, как скользила его кисть по мольберту, и как наслаждение переполняло его при каждом мазке. Сердце защемило от воспоминаний.

— Ты проиграл, — заключил Френсис.

— Прямо как в детстве, — со смехом ответил Билли.

— В детстве было больше борьбы.

Горький напиток обжег обветрившиеся губы.

Когда Билли проснулся на следующий день, Френсис уже покинул поезд. Принесли одну чашку кофе.

В дверь постучали.

На пороге стояла проводница с небольшим свертком в руках.

— Посылка от пожилого господина, — произнесла она.

Билли поблагодарил ее и взял сверток. Закрыв за проводницей дверь, он осторожно вскрыл конверт и вытащил из него потрепанный блокнот.

Трясущимися руками он перевернул желтые страницы. Достал из сумки карандаш. Заточил маленьким перочинным ножом. За окном поезда промелькнула нужная станция, но он этого не заметил.

Уткнувшись в блокнот, Билли заканчивал рисунок.

Вознесение

В начале не было ничего — ни слова, ни образа… Даже пустоты, возникшей взамен утраченного, и той не было.

Затем наступила тьма. Она лилась отовсюду, густая, как патока, попадала в рот и уши, забивалась в ноздри. Протянув руку вперед, невозможно разглядеть пальцы, которые проваливаются в незримую гущу, и нельзя найти ни одной знакомой вещи, ни одного привычного очертания. Взгляд не может пробиться сквозь скребущий по сердцу мрак.

Спустя некоторое время девушка замечает слабые лучики света. Глаза постепенно привыкают. Она поднимается с холодного пола. Пошатываясь, пытается сделать несколько шагов, но, не справившись, падает.

Колени саднят. Она вдыхает спертый воздух и ощупывает тело, пытаясь воссоздать в памяти воспоминания о себе прежней. Безуспешно. Она пытается звать на помощь, но из раскрытого рта не вырывается ни единого звука. Она пытается убежать от незримой опасности, но дрожащие ноги не слушаются. Тогда девушка опускается на колени, обхватывает себя руками, и беззвучный плач растворяется в тишине. Соленые слезы на влажных губах леденеют, покрываясь тонким слоем инея. Тьма отплясывает свой ужасающий танец. Девушка до боли впивается ногтями в кожу. Выступившая кровь превращается в алый лед.

Внезапно все заканчивается. Становится легче дышать. Вокруг разливается тепло, и даже мурашки, проступившие было на озябшей коже, отступают. Разомкнув руки, девушка медленно поднимается. Шум шагов тонет в отражении черной плитки.

Не представляя, как здесь оказалась, она блуждает по бесконечному пространству. Исследуя закоулки памяти, девушка вдруг понимает, что в какую бы