чувству вины, но это не означает, что мазохизм постоянно появляется вследствие влияния вины на садизм. Это лишь означает, что эти два понятия, отличные друг от друга, связаны между собой.

Текст, в котором Фрейд убедительнее всего объясняет роль вины в этом вопросе, – статья «Ребенка бьют». В этом тексте Фрейд показывает роль вины при переходе от первой садистической фазы фантазма (отец бьет другого ребенка, возможно, брата или сестру) ко второй, мазохистической фазе (в которой отец бьет субъекта): «Фантазия периода инцестуозной любви гласила: «Он (отец) любит лишь меня, а не другого ребенка, ведь этого последнего он бьет». Сознание чувства находит крайне жестокую кару, а именно инверсию этого триумфа: «Нет, он тебя не любит, поскольку он бьет тебя». Таким образом, фантазия второй фазы, [в которой фантазирующий ребенок] сам избивается отцом, могла бы оказаться непосредственным выражением сознания вины, в основе которого теперь лежит любовь к отцу. Она сделалась, следовательно, мазохистской; насколько мне известно, так всегда бывает, сознание вины всякий раз оказывается тем фактором, который превращает садизм в мазохизм» (Freud, 1974, p. 228 –229; курсив мой. – Б. Р.). Данная цитата, изолированная от основного текста, не является репрезентативной для мышления Фрейда, но я ее привожу, потому что в ней выражены чувства, появляющиеся при подходе к данному вопросу. Появляется представление, что вина превращает садизм в мазохизм, что, бесспорно, верно, если мы примем, что вина способствует такому превращению, но будет ошибочным утверждение, что одна лишь вина всегда превращает садизм в мазохизм. Обратимся вновь к фрейдовскому тексту: «Этим, однако, содержание мазохизма не исчерпывается. Сознание вины не может овладеть полем в одиночку; что-то должно перепасть и на долю любовного импульса» (ibid.). И далее: ««Отец любит меня» подразумевалось в генитальном смысле; регрессия превращает это в «Отец бьет меня (я избиваюсь отцом)». Это избиение – встреча сознания вины и эротики; оно есть не только кара за запретное генитальное отношение, но и регрессивное его замещение (курсив З. Фрейда), и из этого последнего источника черпает оно то либидинозное возбуждение, которое отныне плотно с ним смыкается и находит разрядку в актах онанизма. Только в этом и заключается сущность мазохизма» (ibid.; курсив мой. – Б. Р.). Следовательно, сущность мазохизма не определяется лишь превращением садизма в мазохизм посредством чувства вины: к вине необходимо добавить «эротизм», «любовный импульс» и его регрессивный заменитель, который приведет к пассивной позиции по отношению к отцу, что следует понимать как наличие либидинозного возбуждения, стремящегося к разрядке. Мы еще вернемся к позиции, которую попытались прояснить в первой части, то есть к тому, что касается морального мазохизма – к фундаментальному различию бессознательного чувства вины и эротизированной виной, которая сама по себе мазохистична.

Нам остается более четко исследовать две вещи: с одной стороны, роль, которую вопреки всему играет вина в этом процессе; с другой – как трансформируется садизм под влиянием неэротизированной, несексуализированной вины.

Необходимо, я полагаю, вернуться к фундаментальному тексту, посвященному садизму и мазохизму в статье «Влечения и их судьба»: «При противоположной паре садизм – мазохизм можно весь процесс изобразить следующим образом:

а) садизм состоит в насилии, в проявлении своей мощи (силы) по отношению к другому лицу как объекту;

б) от этого лица отказываются и замещают его самим собой. Вместе с обращением против самого себя совершается и превращение активной цели влечения в пассивную;

в) вновь ищется новое лицо в качестве объекта, которое должно взять на себя роль субъекта вследствие изменившейся цели.

Последний случай (в) представляет собой обыкновенно так называемый мазохизм» (Freud, 1968b, p. 26–28).

Следовательно, лишь в пункте (в), где устанавливается различие между субъектом и объектом, идет речь о мазохизме. Интересно, что после пункта (б) садизм оборачивается на самого субъекта, но это не мазохизм. Мы считаем, что именно тут обнаруживается специфическое место чувства вины и его специфическое влияние на садизм.

Это специфическое место, это специфическое влияние является аутосадизмом (садизм отраженный, возвратный). Процитированные строки из статьи «Влечения и их судьба», пожалуй, оправдывают эту специфическую связь между аутосадизмом и виной. Фрейд показывает, что при неврозе навязчивостей (роль вины при их возникновении хорошо известна) мы сталкиваемся с аутосадизмом и самонаказанием, но мазохизм отсутствует: «Проявление же садистского влечения при неврозе навязчивости показывает, что предполагаемая ступень (б) не является излишней. Здесь имеет место обращение на самого себя, без пассивности по отношению к новому лицу. Превращение доходит лишь до ступени (б). Страсть мучить других превращается в самоистязание, наказание самого себя, но не в мазохизм. Активный глагол превращается не в пассивный, а в возвратный» (ibid.). Таким образом, можно переформулировать эту специфическую связь между аутосадизмом и виной, утверждая, что аутосадизм является самонаказанием. Самонаказание и чувство вины в качестве наказания со стороны собственного Сверх-Я принадлежит психическому аппарату субъекта, в то время как мазохизм является наказанием, наложенным эдиповым отцом, гетеронаказанием. Можно было бы проще сказать, что вина – это самонаказание и что самонаказание – это аутосадизм, оба эти явления отличаются от морального мазохизма, как, впрочем, и от всякого другого мазохизма. Процитированные нами тексты, в которых описывалось отличие садизма Сверх-Я от мазохизма Я, приобретают смысл: садизм является не чем иным, как метафорой, подчеркивающей суровость Сверх-Я. Садизм Сверх-Я является составляющей частью вины в этом уравнении вина = самонаказание = аутосадизм.

Б. Аутосадизм, или роль мазохизма в происхождении вины

До сих пор мы говорили о вине в смысле ее принадлежности к эдипову или более – к постэдипову Сверх-Я. Но нам также известно о существовании догенитального чувства вины, соответствующего той вине, которая встречается у психотиков, но по сути не является лишь таковой.

Когда речь заходит о прегенитальном чувстве вины, предваряющем эдипову вину, естественным образом возникает вопрос о его отношениях с мазохизмом – садизмом. Особенно этот вопрос касается роли мазохизма – садизма в происхождении чувства вины: очевидно, что при такой постановке вопроса мы уже говорим не о вине, которая создает или же способствует созданию мазохизма (см. выше), последний оказывается несомненным современником первичных форм Я. Если существует некая причинная связь между ними, то она идет в направлении от мазохизма к прегенитальной вине.

Мы можем подойти к этой проблеме и иным способом, отталкиваясь от установленных уже нами данных, то есть от конкордантности между виной и аутосадизмом. Мы видели, что вина провоцирует обращение садизма на собственную личность, что включает аутосадизм: можно ли предположить