— Жахнуло, Пантелеймон Кондратич, так, шо аж уши заложило! Весь правый борт осколками посекло! Стекла вдребезги! Вы только полюбуйтесь, на что мы теперь похожи…

Волнуясь, он всегда неистово жестикулировал, словно наглядно мешая русские и украинские слова.

Однако шеф в этот тревожный час не был расположен к разговорам даже на такие темы. Бросив на заднее сиденье саквояж, Пономаренко приказал обеим автомашинам немедля отправляться в путь.

И вот теперь «эмка» мчалась по улицам Смоленска, изредка обгоняя небольшие группы солдат и горожан. Грузовик безнадежно отставал. Позади все еще слышались взрывы, а в ясном небе почти не прекращался гул пролетавших самолетов. Их Величко опасался больше всего остального.

То и дело косясь на разбитые взрывной волной стекла машины, он тяжело вздыхал и еще ближе прижимался к «баранке». В городе еще можно было спрятаться от бомб, а на открытом пространстве за восточной окраиной Смоленска уже не спрячешься. Там любая машина представляла собой лакомую для пилотов люфтваффе цель.

— Хватит трястись! — недовольно проворчал Пономаренко. — Смотри внимательно на дорогу, жми на газ, и все будет нормально!

— А шо грузовик? — жалобно протянул Величко, поглядывая в зеркало заднего вида. — Потеряли ведь, а там архив.

— Никуда он не денется. Велено ехать до Вязьмы, значит, там и встретимся…

Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко был тощ и бледен лицом. Под глубоко посаженными глазами и тонким ястребиным носом выступали пухлые, почти женские губы. Буйную юность он провел на фронтах Гражданской войны: говорили, будто отважно воевал против донских казаков в составе кавалерийской бригады, о чем свидетельствовал приколотый к лацкану пиджака орден боевого Красного Знамени. После победы молодой Советской республики партия командировала Пономаренко на Урал, где строился знаменитый Магнитогорский металлургический комбинат. Там же на «Магнитке» молодой Пантелеймон стал секретарем комсомольской организации участка.

Работа эта сразу пришлась ему по вкусу. Не пыльная, свой чистенький кабинет, четкий график. Зарплата чуть поменьше, чем у работяг, зато имелись преференции в виде добротного продуктового пайка, денежных премий и поездок в Москву на всевозможные конференции и съезды.

В 1927 году его перебросили на Украину, где закипала другая великая стройка — Днепрогэс. Там он дорос до руководителя небольшой партийной организации и с тех пор держался за подобные должности так, будто никакой другой работы в огромной стране и не существовало.

В марте 1932 года Пантелеймона Кондратьевича назначили руководить парторганизацией одного из районов только что образованной Харьковской области. Это было значительное продвижение вверх по карьерной лестнице, но, забравшись на очередную ступеньку, он вдруг осознал, что из героя Гражданской войны постепенно перерождается в чиновника, и потому предпринял последнюю попытку вернуть уходящую бескорыстную молодость.

В первых числах декабря 1939 года он написал рапорт, в котором просил направить его в одну из частей, задействованных в боях против финской армии. Партийное руководство удовлетворило просьбу отважного коммуниста и, присвоив Пономаренко звание «батальонный комиссар», отправило его на Карельский фронт.

Через три месяца конфликт угас, и Пантелеймона вызвали в Москву. В те времена такой вызов мог окончиться плачевно, но Пономаренко повезло: за участие в боях Зимней войны высокое кремлевское начальство вручило ему медаль «За боевые заслуги». А в довершении предложило два варианта будущей карьеры: либо он получает в петлицу третью «шпалу» полкового комиссара и остается в армии, либо возвращается на «гражданку» к руководящей партийной работе.

Вдоволь хлебнув военного лиха, Пономаренко выбрал второе и после недельного отпуска был направлен в Смоленск, где возглавил организацию коммунистов самого большого городского района.

* * *

Некоторое время ехали вдоль железной дороги. Слева еще мелькали крыши одноэтажных строений. Но вот последняя утопающая в зелени улочка городской окраины осталась позади, и «железка» плавно отвернула вправо. Где-то на горизонте еще темнели узкие полоски пролесков, виднелись овраги. Но уже все шире простиралась открытая равнина, изрезанная вдоль и поперек грунтовыми дорогами.

Оставляя за собой клубы пыли, «эмка» мчалась на восток. Редкие пешие попутчики, покинувшие город, оглядывались и отходили в сторону, пропуская спешащий автомобиль.

В паре километров от города Пономаренко заметил впереди светлую фигуру. Когда машина подъехала ближе, мужчины увидели молодую женщину. Одной рукой она держала маленького ребенка, другой толкала перед собой коляску с узлами.

— Цэ жинка офицера из Смоленского гарнизона. Я ее помню, — сообщил Величко. — Прихватим?

На заднем сиденье «эмки» покачивались два полных чемодана и саквояж. При желании там легко мог бы уместиться еще один пассажир с вещами.

В небе опять нарастал низкий гул авиационных моторов.

Пономаренко высунул сквозь разбитое стекло голову и взглянул вверх. Вдалеке — южнее Смоленска — по направлению на восток медленно плыла армада тяжелых бомбардировщиков с крестами на плоскостях.

— Не останавливайся, — глухо сказал он водителю.

Обдав женщину горячей пыльной волной, автомобиль пронесся мимо.

* * *

Как и ожидалось, первые подразделения вермахта вошли в Смоленск с юго-запада, со стороны Александровского пруда. Это были солдаты 106-й пехотной дивизии 20-го армейского корпуса. Свеженькие, не успевшие еще понести значительных потерь.

Засада, устроенная нашим пулеметчиком, стала для гитлеровцев звонкой оплеухой, но долго они над этой неудачей не горевали. Похоронив более двух десятков солдат и примерно столько же отправив в госпиталь, они продолжили поход на захваченный город.

Хозяйственный взвод под прикрытием вооруженных мотоциклистов отправился в центр на поиски подходящих зданий для размещения штаба дивизии. Остальные подразделения рыскали по дворам городских кварталов, подхлестываемые азартом и желанием поквитаться с врагами рейха.

Большинство из оставшихся горожан предпочитали прятаться по домам, но все же находились любопытные или смельчаки, желающие поглазеть на представителей новой власти.

А она — эта новая власть — не церемонилась. Разбившись на группы по шесть-восемь человек, нацисты останавливали, поверяли документы и обыскивали буквально каждого прохожего. Искали евреев, цыган, коммунистов, комиссаров и отбившихся от своих частей красноармейцев. При малейшем подозрении людей расстреливали на месте.

Весь остаток дня и всю ночь в узких улочках Смоленска металось эхо выстрелов.

Москва

Август 1945 года

— …Я однажды часов сорок подряд не спал, — припомнил военное лихолетье Бойко.

Разговор об отдыхе и сне вяло тянулся минут пятнадцать. Встали затемно, за день на свежем воздухе намаялись. Немудрено, что под вечер после сытного ужина все жутко хотели спать.