Втайне от мозгоправа я завязал с торговлей энциклопедиями. Я нашел новую работу. Контора называлась «Акме эдвертайзинг», вид деятельности у нее был – прямая почтовая реклама. То есть она распространяла рекламные материалы с вложенными конвертами и купонами, в которых следовало только указать номер приглянувшегося товара. Нас, распространителей, гордо именовали делопроизводителями; но речь по-прежнему шла о навязывании товаров, которое если и отличалось от хождения от дома к дому, то лишь на йоту.

Я все-таки проинформировал психоаналитика о том, что нарушил Первую заповедь относительно изменений в своей жизни. Ответом мне было молчание.

На первом же собрании в «Акме эдвертайзинг» я познакомился с Берджи – рослым грузным парнем, знатоком местных ресторанов и любителем поговорить о книгах. Нашу компанию Берджи называл «АкНе эдвертайзинг»; услыхав это, я понял: у меня появился настоящий друг.

Как-то Берджи спросил, не зайду ли я с ним в обеденный перерыв в фотостудию Питера Фланда, что между Бродвеем и Шестой авеню, всего в квартале от библиотеки на Сорок второй улице; мы бы прихватили гамбургеры и прямо на месте перекусили бы. Потому что Берджи водит компанию с двумя ретушерами негативов. Оба – австрийцы; у них организовано музыкальное трио, и после обеда они репетируют прямо в студии.

Фотограф Фланд оказался жизнерадостным и подвижным; говорил он с австрийским акцентом, и в каждом его комментарии сквозила добродушная ирония. За послеобеденным концертом последовала фотосессия. Меня пригласили остаться и посмотреть.

Три высокие девушки-модели слонялись по студии со скучающим, даже мрачным видом. Рыжая тянула кофе из бумажного стаканчика, брюнетка беспрерывно курила. Третья модель, блондинка, полировала ногти.

Через несколько минут появилась темненькая молодая женщина небольшого роста. Босс оторвался от еще влажных черно-белых принтов размера 8×10.

– Орея! – воскликнул он. – Ты была права насчет контурного света!

Орея иначе переставила софиты, затем сбросила туфли и шагнула на подиум, чтобы позвать моделей и поправить на них одежду. Платье брюнетки в ее волшебных руках стало летящим. Платье блондинки никак не хотело держать живописные складки; тогда Орея достала из кармана катушку тончайших ниток, приметала подол в двух местах, а концы ниток кнопками прикрепила к полу. Рыжей модели платье было узковато. Орея распорола шов на спине, а спереди сделала эффектную и очень естественную драпировку.

И отступила на шаг.

– Зуппер! – похвалил Фланд. – Свет!

Орея стала нажимать выключатели. Едва подиум залили лучи софитов, как модели преобразились. Влажные губы заблестели, глаза широко распахнулись. Девушки ожили, задвигались; у них появился кураж. Фланд нащелкал несколько десятков снимков.

– Все, леди. Это было прекрасно.

Орея погасила софиты – и три модели обмякли, словно марионетки, которых «отпустил» кукловод. Снова они сделались скучающими, мрачными, почти некрасивыми.

«Ага – подумал я, – в жизни, значит, почти все не то, чем кажется».

С тех пор я часто наведывался к фотостудии перед вечерними занятиями в Городском колледже Нью-Йорка. Стоял под окнами, собирался с духом пригласить Орею на ужин или в театр – конечно, на все три акта.

Однажды в пятницу, после обеда, мне позвонил знакомый писатель по имени Лестер дель Рей. Он спросил, не нужна ли мне работа – должность помощника редактора в отделе художественной литературы сразу в нескольких бульварных журналах. Их еще называли макулатурными – потому что они печатались на дешевой бумаге, которая имела тенденцию оставлять «перхоть», особенно заметную на темной одежде.

– Не понимаю, – сказал я.

– Да что тут непонятного! Мой агент, Скотт Мередит, прослышал, что в «Стэдиум пабликейшнз» есть вакансия. Скотт дружит с главредом; ему хочется, чтобы эту вакансию занял человек, который станет покупать рассказы у клиентов «Скотт Мередит литерари эдженси»[19]. Я ему сказал про тебя – дескать, хоть ты еще сам не печатался, но имеешь чутье на прозу и сгодишься как младший редактор. Платят пятьдесят долларов в неделю. Ну, интересно тебе?

Прикинув, что собираюсь вторично нарушить Первую заповедь психоаналитика, я сказал:

– Интересно.

– Значит, дуй к Скотту в контору. Пока доберешься, там нарисуют рекомендательное письмо, а сам Скотт позвонит куда надо и назначит тебе встречу с Бобом Эрисманом.

– Слушай, как Мередит может меня рекомендовать? Он же меня в глаза не видел!

Лестер выдержал паузу.

– Давай без лишних вопросов, Дэниел. Нужна работа – соглашайся.

К тому времени, как я добрался до литературного агентства Скотта Мередита, Лестер успел уйти, но короткая беседа с самим Мередитом многое прояснила.

– Боб Эрисман работает на дому, в Коннектикуте. В Нью-Йорк приезжает по пятницам, чтобы забрать напечатанные рассказы. Его помощник по художке уволился без предупреждения, и ему срочно нужен новый человек.

После этого вступления Скотт вручил мне рекомендательное письмо «Из „СКОТТ МЕРЕДИТ“ – 1 сентября 1950 г.» В письме говорилось, что я – отличный кандидат на должность, что полгода проработал у Скотта и имею опыт редактирования периодики. Вдобавок компания «Скотт Мередит литерари Эдженси» продала целый ряд моих рассказов – о бейсболе, о футболе, а также научно-фантастических.

Я сглотнул. Было ясно: не прокатит.

Меня рекомендовали как владеющего навыками быстрого чтения, печатающего вслепую и знакомого с особенностями работы в журналах. Предлагаемое жалованье, добавлял Скотт, меня устраивает.

Поскольку я упорно молчал, Скотт спросил:

– Ну, как письмо получилось?

Я пожал плечами.

– Последняя фраза соответствует действительности.

– Вот и славно. Значит, поторопись к Бобу, не то он уедет на целую неделю.

«Мартин Гудмен пабликейшнз» и их дочерняя компания, «Стэдиум пабликейшнз» (та, что выпускала бульварные журналы), помещались на шестнадцатом этаже Эмпайр-стейт-билдинг. Я примчался туда к трем часам. Главред, Боб Эрисман, меня ждал.

Он поднялся из-за стола мне навстречу, взял рекомендательное письмо и стал читать, одобрительно покачивая головой.

– Хорошо. Скотт Мередит в людях разбирается. Начнете с понедельника. Испытательный срок – две недели.

Эрисман провел меня в смежный кабинет с двумя письменными столами. За тем из них, что стоял у окна, попыхивал трубкой тучный пожилой джентльмен в роговых очках, спущенных на самый кончик носа.