- Ладно, дай мне свой телефончик, - кивнула я на "мобильный" у пояса амбала.

- Это еще зачем? - подозрительно спросил тот.

- Селиверстову вниз звякнуть, чтоб долго не ходить.

- Это можно, - снисходительно произнес детина. - Але, Димон! Тут баба какая-то... хочет поговорить с тобой. А, ну, ну да... На! - Он протянул мне трубку.

- Дима, это Таня Иванова. Меня тут твой мальчик не пускает. Мне нужно срочно поговорить с Соловьевым. Может, что и выясню.

- Ну... - в голосе Селиверстова послышалось сомнение, - ты думаешь, это необходимо?

- Возможно, он скажет мне то, что никогда не сказал бы тебе или твоему обещанному капитану Вавилову из облпрокуратуры, - поспешно выговорила я.

- Посмотрел бы я, как он будет нам темнить... - угрожающе-насмешливым голосом начал Селиверстов, но я перебила его:

- Ты не понял меня, Дима. Он все-таки психоаналитик, а я женщина, и ему легче будет сказать мне, чем тебе или Вавилову.

- Делай как знаешь! - согласился он.

- Тогда скажи своему бультерьеру, чтобы он меня пропустил, очаровательно улыбнувшись стражу соловьевских дверей, проговорила я.

- Ы-ы, - глубокомысленно откликнулся "бультерьер", когда я протянула ему трубку. - Але... Да. Чево? А-а-а.

Он открыл дверь и пропустил меня в комнату, которую я рассматривала утром.

Соловьев, в светлых мятых брюках и расстегнутой на груди цветастой рубашке, сидел на краю кровати и задумчиво перебирал волосы Эвелины, раскинувшейся через все ложе и положившей голову на колени психоаналитика.

Услышав мои шаги, оба вздрогнули. Эвелина резко поднялась и села на край кровати. На ней был короткий белый халатик, который при моем появлении она поспешно запахнула на груди.

Меня поразило выражение глубокого отчаяния на ее лице, как будто не эта женщина несколько часов назад упоенно изменяла своему лежащему в беспамятстве мужу. Лицо Соловьева, напротив, было лишено эмоций, и при взгляде на эту бесстрастную маску холодного достоинства мне не поверилось, что что-либо может придать теплоту и сердечность застывшим этим чертам.

- Я ждал вас, - сказал Соловьев.

- Именно меня?

- Я не ясно выразился? - без тени насмешливости переспросил он.

- Просто, кроме меня, есть много желающих с вами побеседовать.

- А, господин Селиверстов?

- И еще капитан Вавилов, который вот-вот сюда подъедет.

- Тоже мне, Лестрейд, - равнодушно отозвался Соловьев, - опять глазки выпучит, брюшком заколышет, и ну орать.

- Вы знаете его?

- Как же, это же филиал фирмы "Парфенон" в органах! - иронично бросил Соловьев. - Денис Иваныч - человек замечательный, не раз помогал Аметистову в затруднительных ситуациях. Сейчас, на мой взгляд, ситуация для Глеба Сергеевича как нельзя более затруднительная. Наверно, он и сам не знает, в какой степени он мертв и где находится если не его душа, так хотя бы тело.

- У вас опасное чувство юмора, Олег Платонович, - произнесла я, - не думаю, что его оценят родные и близкие Аметистова, а равно и капитан Вавилов.

- Да, я согласен, - проговорил он, настороженно взглянув на Эвелину. Что-то опасное, хищное промелькнуло в его глазах, когда он снова посмотрел на меня своим тяжелым, почти немигающим взглядом и сказал:

- У нас мало времени, Таня. Мы все на прицеле у аметистовских амбалов, и я не поставлю и ломаного гроша за мою, а также Эвелины и Баскера жизни, если что...

Он запнулся и снова коротко взглянул на красавицу Баскер.

- Если вы нам не поможете, - договорила она, положив руку на колено Соловьева.

- Значит, так, - вновь вступил он в разговор, - будем работать в блиц-режиме: ваш вопрос - мой ответ.

Я взглянула на дверь.

- Не думаю, - предупредил мою мысль психоаналитик, - он слишком туп, чтобы попытаться подслушать и понять.

- Вы хотите говорить нечто, чего не следовало бы знать Селиверстову, Вавилову и его компании?

На лице Соловьева появилось некое подобие слабой улыбки.

- Кто знает, - негромко проговорил он, - это зависит от ваших вопросов.

- Хорошо. Как давно вы знаете Глеба Сергеевича Аметистова?

- Два года. С тех пор, как меня рекомендовали на место психоаналитика госпожи Баскер.

- Дача Андрея Баскера начала строиться примерно в это время?

- Да, примерно через месяц.

- Кто выбирал место постройки?

- Я, - тихо ответила Эвелина.

- Почему именно это место, как мне кажется, не самое лучшее для коротания уикэндов?

- Ну, так же думал и Глеб Сергеевич, - холодно ответил Соловьев, - а оно оказалось вполне пригодным. Для того, чтобы он умер. Я правильно определяю вектор ваших дальнейших вопросов?

- В принципе да. Кто строил дачу? Кто подрядчик?

- У нас был один ответственный человек, соединивший в одном лице подрядчика, архитектора и прораба.

- Кто он?

- Да вы его знаете, - улыбнувшись, произнесла Эвелина, - это муж моей сестры, Филипп.

- Он?.. Да ему же... - Я осеклась.

- Вы имеете в виду, что он чересчур молод для таких масштабных и дорогих работ? Да, ему было тогда двадцать два, и по моей рекомендации Андрей согласился назначить его руководителем строительства, - проговорила Эвелина.

- Ну, если он согласился строить дом между лесом, топью и кладбищем, то почему бы и не принять на работу мальчишку? - усмехнулась я.

- Я думаю, стоит рассказать то, о чем вы, возможно, только догадывались, - начала Эвелина. Вы позволите мне обойтись без подробностей... Одним словом, я с детства страдаю сильным расстройством нервной системы.

Я давно бы загремела в психиатрическую клинику, если бы не Олег. Он и держит меня на краю... - Она надолго замолчала, потому что Соловьев задумчиво посмотрел на нее, погладил по плечу и обратился ко мне:

- Мне тяжело говорить... Одним словом, у Эвелины параноидальные психозы, в числе прочего зацикленные на...

- На собаке Баскервилей, - докончила я, - рецидивы детства.

- Верно, - произнес Соловьев, - вчера был один из таких приступов, интенсивность которого мне, к счастью, удалось ослабить.

Интуитивно я понимала, что Соловьев недоговаривает. Впрочем, это вполне объяснялось мотивами врачебной этики.

- И потому вы пытаетесь воссоздать картины конандойловского повествования, - произнесла я, - отсюда это болото, эти столбы...

- Их установил Филипп, - произнесла Эвелина.